Естественные эксперименты в истории - страница 37
Этот эотехнический и «англопервичный» рост объема транспортировок сопровождался серьезными переменами в общественном отношении к эмиграции, и этим переменам способствовал настоящий расцвет печатных изданий. Примерно до 1800 года большая часть англофонов по обе стороны Атлантики считала миграцию на дальние расстояния последним средством отчаявшихся. Подобная позиция хорошо документирована для Британии, и, согласно наиболее распространенной точке зрения, она изменилась лишь приблизительно в 1830 году в результате «революции в колониальном мышлении», которую предпринял известный проповедник освоения новых земель Эдвард Гиббон Уэйкфилд.
Учитывая, насколько плотно образ пионера на фронтире ассоциируется с американским архетипом, удивительно, что негативное отношение к переселению на дальние расстояния было также весьма распространено и в Соединенных Штатах. Американские официальные лица в 1780–1790-х годах неоднократно отзывались о первых мигрантах на Запад как о «полудикарях», «беззаконных бандитах и авантюристах»[126], «бандитах, чьи действия позорят человеческую природу». Или вот еще:
Самые отъявленные, злобные, вероломные грабители, конокрады и негодяи на континенте… Подлейшие и отвратительнейшие преступники[127].
Запад считался на Востоке «огромной выгребной ямой для отбросов атлантических штатов». Даже в 1820-х годах кое-кто утверждал, что «народы атлантических штатов еще не оправились от ужаса», который вселяет само слово «житель глубинки» (backwoodsman)[128]. Даже по прошествии довольно значительной части XIX века «опасения жителей Востока по поводу того, что поселенцы на Западе деградируют до состояния полной примитивности», оставались
достаточно сильными, чтобы стимулировать устройство миссий, организацию Общества Библии и трактатов, а также другие попытки вернуть мигрантов к благопристойной христианской жизни[129].
Однако отрицательный образ «жителя глубинки» превратился в положительный не стараниями одного только Уэйкфилда и не в 1830 году, а в ходе гораздо более масштабного трансатлантического идеологического переворота, случившегося примерно в 1815-м. В семиотическом плане этот переворот был ознаменован частичной заменой слова «эмигрант» на термины с более положительными коннотациями. По словам Дэвида Хэкетта Фишера и Джеймса Келли,
до 1790-го американцы думали о себе как об эмигрантах, а не иммигрантах. Слово «иммигрант» — американизм, изобретенный, вероятно, в том же году. В широкое употребление он вошел в 1820-м. В 1810-х годах возникли и другие подобные термины. Слово «пионер» (pioneer) в том смысле, какой вкладывал в него Запад («первопроходец»), впервые было использовано в 1817 году; такие слова, как mover («переселенец», 1810), moving wagons («переселенческие фургоны», 1817), relocate («переселяться, переезжать на новое место», 1814) и даже употребление глагола to move («двигаться») в его нынешнем миграционном смысле датируются тем же периодом… Это в самом деле была радикальная трансформация… новый язык миграции[130].
Но Фишер и Келли забывают отметить, что это явление не было исключительно американским и что основной его манифестацией было именно слово «поселенец» (settler), а не «иммигрант» или «пионер». В Британии это слово использовалось в его современном значении как минимум уже в XVII веке, но лишь эпизодически. К началу XIX столетия оно имело коннотации, указывающие на более высокий статус, чем просто «эмигрант». Поселенцев отличали от «странников» (
