Часто на улице с Денисом Евгеньевичем здоровались незнакомые Дружу люди. Одни, проходя мимо, улыбались и кивали головой, другие останавливались, тоже улыбались, интересовались здоровьем. Третьи вступали в длительные беседы, во время которых Друж терся о ноги хозяина, давая тем самым понять, что пора бы закругляться и идти в сквер.
Но стоило пройти метров двадцать, как на пути опять появлялся человек, и вновь Друж видел улыбки на лицах людей, вновь хозяин останавливался — завязывалась новая беседа.
— Как Славик? — спрашивал Денис Евгеньевич. — Не болеет?
— Все хорошо, — отвечали ему. — Но хотелось бы с вами проконсультироваться…
За время одной прогулки хозяин мог несколько раз справляться о самочувствии Славиков, Танюшек, Анюток, Вадиков и Иринок. И Друж слышал, что у Анюты с понедельника красное горло, она подкашливает и плохо спит ночами, Вадик бодр и весел, Танюшка два дня температурила, но сейчас ей значительно лучше, а у Иринки опять острый ринит.
Денис Евгеньевич хмурился, кивал, задавал вопросы, а в конце разговора повторял одинаковые слова: «аптека», «таблетки», «микстура». Так же он произносил трудновыговариваемые слова, слыша в ответ:
— Ой, доктор, подождите, я сейчас запишу. Иначе забуду.
В сквере хозяин начинал разъяснять Дружу, кто есть кто среди его многочисленных знакомых. Оказывается, женщина с высокой прической и высоким голосом — мама пятилетней Анюты, которая часто простужается; а полная тетка с копной рыжих кудрей — бабушка шестилетней Ирины, девочки, появлявшейся в кабинете Дениса Евгеньевича по семь-восемь раз в год.
— А теперь вот пришла пациентка по имени пенсия, — вздыхал всякий раз хозяин.
Друж чувствовал: в такие моменты Денису Евгеньевичу становится невыносимо тяжело и неуютно. Он чем-то опечален и жутко расстроен, взгляд его меркнет, а лицо вытягивается, на него словно находит тень, которая стремительно уничтожает черточки-смешинки вокруг глаз и заставляет хозяина хмурить лоб.
Друж лизал Денису Евгеньевичу ладони и смотрел прямо в глаза, пытаясь найти в них ответы на свои собачьи вопросы. Главный вопрос, что не давал покоя, касался непонятного слова «пенсия». И почему, едва хозяин о ней вспоминает, ясный день в его душе сменяется пасмурным вечером?
Не объяснишь щенку всей ситуации, а выговориться хочется, чтобы стало легче, чтобы ветер разогнал тучи и снова засияло яркое солнце. Оно пригреет и отведет от сердца печаль, зарубцует раны, пока еще не затянувшиеся.
— После института пришел в детскую поликлинику, Друж, — начинал свой невеселый рассказ хозяин. — Молодой был, горячий.
Друж видит на лице хозяина следы слабой улыбки и ждет появления знакомых лучиков-смешинок. Тявкает в предвкушении.
Денис Евгеньевич истолковывает оживление щенка по-своему.
— Трудно в это поверить, да? Понимаю. Когда ты молод, старость кажется выдумкой, мифом. Молодость не воспринимает старость всерьез. Так было, так есть и так будет. Я в двадцать пять лет думал, что никогда не состарюсь, — хозяин усмехнулся. — Втайне надеялся, ученые изобретут эликсир вечной молодости. Смешно тебе, Друж?
Появились! Появились лучики-смешинки! Друж от радости закрутился юлой.
— Прошло десять лет, двадцать… Прошло тридцать пять лет. В поликлинике сменилось руководство, старый врач-педиатр оказался балластом. Да, Друж, и такое бывает. Ты не думай, я не жалуюсь, я свое отработал. Обидно иногда. Особенно когда встречаешь своих бывших пациентов, ребятишек.
Друж тявкнул.
— Но меня не забывают. Звонят родители, просят проконсультировать, иногда ребят домой приводят. Так что, Друж, все у нас с тобой хорошо. Согласен?
Тяв-тяв-тяв.
— Вот и правильно. На том и стой!
И Друж с каждым днем все больше и глубже проникался чуткой преданностью и святой благодарностью хозяину.
Повезло Дружу с хозяевами, получил он в подарок от судьбы свой лакомый кусочек собачьего счастья.
