— Молодец, Друж! Ты делаешь успехи.
Домой они возвращались другой дорогой. Друж знакомился с новыми запахами и гордился своей сообразительностью. А у самого светофора хозяина остановил незнакомый человек, от которого пахло табаком и хлебом.
— Денис Евгеньевич! — сказал незнакомец низким голосом с нотками торжественности. — Сколько лет, сколько зим!
— Здравствуйте, Геннадий Николаевич. Действительно, давно не виделись.
— А я вспоминал вас намедни, думаю, не случилось ли чего. Месяца три вы у нас не появляетесь. Как здоровье? Как супруга?
Друж смотрел на незнакомца и все ожидал, что тот обратит на него внимание: нагнется и погладит по голове. Но тот будто нарочно не замечал снующего под ногами щенка.
— Денис Евгеньевич, зашли бы как-нибудь, — говорил незнакомец, когда они перешли дорогу. — Без вас в шахматы играть скучно. Вы лучший шахматист в районе!
— Скажете тоже.
— Да лучший, говорю я вам! Загляните на днях, сыграем партию.
— Не обещаю, — ответил хозяин, и Друж уловил в его голосе легкое сомнение.
— Что, на работе зашиваетесь? — участливо спросил Геннадий Николаевич.
Денис Евгеньевич вздохнул.
— Я ведь ушел с работы-то. Уже три месяца на пенсии.
— Да ну!
— Время пришло. Шестьдесят лет — пора на покой.
— Бросьте вы, Денис Евгеньевич! Вам, и на покой? Да ни в жизнь не поверю, что вы дома спокойно усидите. Разве шестьдесят лет возраст? Моему тестю за восемьдесят, а все бегает, все суетится.
— Мне Друж скучать не дает, — сказал Денис Евгеньевич, кивнув на щенка. — Почти месяц с нами живет, новый член семьи.
— Ах вот оно что! — Геннадий Николаевич хмыкнул и склонился над Дружем. — Это, значит, по твоей вине, псина, наш лучший шахматист больше не играет в шахматы?
Гав! — сказал Друж.
— Понимает, — улыбнулся Геннадий Николаевич. — Ну, может, оно и правильно, с собакой-то лучше, веселее. И порода хорошая, достойная. Немецкая овчарка — псина с интеллектом. Сколько ему?
— Два с половиной месяца.
— Карапуз!
Дойдя до магазина, из которого выбивался запах сдобы и пряностей, Геннадий Николаевич остановился.
— Мне сюда, — сказал он, подмигнув Дружу. — Денис Евгеньевич, постарайтесь все-таки времечко выкроить. Не забывайте нас.
— Постараюсь прийти, — улыбнулся Денис Евгеньевич.
— Ловлю на слове. А тебя, псина, беру в свидетели. Понял? Ну, псина, дай лапу на прощанье. — Геннадий Николаевич нагнулся и протянул Дружу руку. — Чего нос воротишь, а?
— Здороваться мы пока еще не умеем, — сказал Денис Евгеньевич.
— Наверстает. Немецкие овчарки смышленые, дай ему только время, время, оно ведь многому научить может.
Квартира, в которой жил Друж с хозяевами, была трехкомнатной, но щенку больше остальных приглянулась та комната, что считалась главной. Гостиной — так называла ее жена Дениса Евгеньевича. Друж никогда не позволял себе вбежать в гостиную со всей своей необузданной резвостью, с шумом-гамом, с веселым повизгиванием и стремлением пронестись по просторной комнате.
Гостиная хранила в себе какой-то особый, важный секрет, она казалась щенку неприступной крепостью с устоявшимися правилами и традициями. Здесь царили свои законы, в воздухе витал настрои степенности и стабильности. Заходя в гостиную, Друж всегда останавливался на пороге, внимательно всматриваясь в обитавшие здесь предметы. Он смотрел на них с благоговейным трепетом, с почтительным восторгом, иной раз даже боясь испортить их своим долгим пристальным взглядом.
Он смотрел на вещь, а затем с трудом и неохотой (хотелось смотреть еще и еще, но внутренний голосок потявкивал, советуя этого не делать) переводил взгляд на другую вещь. И восхищался, удивлялся, поражался той устоявшейся жизни (совсем не похожей на жизнь в других комнатах), которую в гостиной, казалось, охранял незримый владыка.
Друж делал несмелые шаги в глубь комнаты, садился на пушистый ковер и склонял голову набок. Вот в центре гостиной стоит круглый стол, покрытый красивой жаккардовой скатертью цвета слоновой кости. На скатерти ручная вышивка: великолепные орхидеи и кружащие над ними маленькие птички — колибри. В дни, когда в гостиную из высокого окна вливается золотой столп солнечного света, цветы на скатерти оживают. Друж чувствует их сладковато-приторный аромат; он суетливо втягивает в себя воздух и пьянеет от ощущения безграничной свободы и счастья. На лепестках персиковых орхидей застыли капельки росы; росинки сверкают, словно забытая кем-то бриллиантовая россыпь. Гостиная наполняется цветочным настроением и звуками удивительно нежных колокольчиков. Звон колокольчиков переплетается с пением колибри; маленькие птахи, что прилетели испить нектара, порхают над крупными орхидеями, упиваясь сладостным уединением с природой.
