Ему тоже не терпелось развернуть газету.
На окраине Оклахома-Сити Джон Леконт опустил монету в щель киоска «Тайме», стоявшего здесь с незапамятных времен. Из другой щели выскользнула газета, он взял ее и пробежал глазами по заголовку — быстро, улавливая только самую суть. Затем он пересек тротуар и снова опустился на заднее сиденье парового автомобиля.
— Сэр, — осторожно сказал мистер Фолл, — здесь первичный материал, если вы захотите провести подробное, слово за словом, сравнение.
Леконт взял у него папку.
Машина тронулась с места; не дожидаясь указаний, шофер свернул в сторону Комитета партии. Откинувшись на сиденье, Леконт закурил сигару.
Газета лежала у него на коленях, огромные буквы заголовка буквально кричали:
В КОАЛИЦИОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ООН.
ВРЕМЕННОЕ ПРЕКРАЩЕНИЕ ОГНЯ
— Мой телефон, пожалуйста, — повернулся к секретарю Леконт.
— Да, сэр. — Мистер Фолл протянул ему портативный полевой телефон. — Но мы уже почти приехали. И, если вы простите мне мою смелость, всегда остается возможность, что они нас подслушивают.
— У них хватает дел в Нью-Йорке, — сказал Леконт. — Среди развалин.
«В зоне, — добавил он про себя, — которая на моей памяти никогда не имела "ровно никакого значения». Однако совет мистера Фолла не был лишен смысла, Леконт решил не звонить.
— И что вы думаете об этом последнем материале? — спросил он секретаря, демонстрируя ему газету. — Заслуживает самого высокого одобрения, — кивнул мистер Фолл.
Открыв свой портфель, Леконт извлек потрепанную, лишенную переплета и титульного листа книжечку. Ее изготовили всего час назад, и ей предстояла роль следующего артефакта, который, к радости своей, обнаружат интервенты с Проксимы Центавра. Книжечка была его собственным детищем, и он заслуженно ею гордился. Подробнейшее изложение составленной Цемоли программы социальных реформ, революция, описанная доступным и школьнику языком.
— Позвольте поинтересоваться, — сказал мистер Фолл, — входит ли в намерение партийного руководства позволить им обнаружить труп?
— Со временем, — ответил Леконт. — Но не раньше, чем через несколько месяцев.
Он вынул из кармана карандаш и написал на потрепанной книжице — коряво, почерком малограмотного человека:
ДОЛОЙ ЦЕМОЛИ!
«А не перебор ли это? Нет, — решил он. — Обязательно будет сопротивление. И конечно же — детского, спонтанного рода». Подумав, он добавил:
— А что значит это? — заглянул через его плечо мистер Фолл.
— Цемоли обещал детям апельсины, — пояснил Леконт. — Еще одна пустая похвальба, из тех, которые ни одна революция никогда не выполняла. Это придумал Ставрос, как-никак, а он торговец овощами. Очень изящный штрих. «Который, — подумал он, — придает этому еще одну щепотку дополнительного правдоподобия. Вот такие-то мелкие штрихи и определяют успех».
— Вчера, — сказал мистер Фолл, — я слышал в Комитете пленку, которую только что сделали. Цемоли выступает в ООН. Жутковатое впечатление, а если не знать...
— Кто ее делал? — спросил Леконт, несколько удивившись, почему к такому делу не привлекли его.
— Какой-то здешний, из Оклахома-Сити, артист, весьма малоизвестный, конечно же. Выступает, насколько я понял, по ночным клубам и специализируется в пародийном жанре. Произнес свою речь в напыщенной, угрожающей манере — немного перестарался, по моему мнению, но впечатление производит. Крики из зала, шум толпы... я получил искреннее удовольствие.
«А тем временем, — думал Леконт, — не будет никаких судов над военными преступниками. И мы, бывшие во время войны руководителями, на Земле и на Марсе, мы, занимавшие самые ответственные посты, мы окажемся в безопасности, по крайней мере — на время. А возможно — и навсегда. Если наша стратегия сработает. И если никто не обнаружит тоннель к цефалону гомеогазеты, на который ушло пять лет труда. И если этот тоннель не обвалится». Паровой автомобиль остановился перед Комитетом партии, на специальной стоянке. Шофер обогнул машину, открыл дверь, и Леконт вышел наружу, под яркое дневное небо. Он не чувствовал ни малейшей тревоги. Выбросив сигару в канаву, он легким шагом пересек тротуар, направляясь в знакомое здание.
