Внезапно большой участок берега задрожал, начал ходить волнами, растрескался и сполз в реку. Квай тыкал пальцем: смотрите, мол, землетрясение.
— Мелкофокусное, локальное, — уточнил он, когда внизу все кончилось.
— А шаткий трон у Аида, — пошутил Валентин. — Этой планете просто нравится трястись.
Он ожидал, что Квай хотя бы прыснет, но тот лишь вздохнул и серьезно и сказал:
— Что да, то да, нравится. Тут недавно на окраине столицы построили стадион, большой такой. Легкая атлетика. Понятно, тяжелая на Дне даже донникам не по силам. Так в прошлом году стадион хоп — и провалился. Совсем. И трясло-то не слишком сильно, баллов на девять всего…
К этому следовало привыкнуть. Девятибалльное землетрясение — не слишком сильное? Ну-ну.
— Неужели для столицы не нашлось менее опасного места? — спросил Валентин.
И не удивился, когда Квай ответил:
— Это лучшее.
Начались горы, и дирижабль поднялся выше. Земля исчезла, а небо осталось таким же — беспросветно серым. Начало потряхивать. Второй пилот спустился к пассажирам и объяснил, что командир ищет попутный поток. Нашел он его или нет, так и осталось неизвестным: никаких надписей на табло не зажглось, поскольку табло вообще отсутствовало. Ламинарная серая муть за иллюминаторами гондолы сменялась турбулентной, клубящейся, потом наоборот — вот и все разнообразие. Однако моторы гудели ровно, а туземцы увлеченно болтали о пустяках, не испытывая никакого страха.
Квай спал. Рыжий живчик вызывал симпатию с ноткой ревности. Валентин дал маху: он сам должен был вычислить возможность нападения туземцев на Врата. В затеянной Лисом или кем-то повыше шахматной партии он, Валентин, не видел всей доски. При всей своей «экономии мышления» Квай видел больше и дальше. Лис или, скорее, некто более влиятельный, предпочитающий держаться в тени, повел рискованную игру, по-туземному подлую, но в принципе разумную. Гостей с Терры под любым предлогом задерживают на космодроме, а тем временем «восставшие» карлики штурмуют торгпредство и выводят из строя аппаратуру Врат. При любом исходе власти ни при чем, малочисленная полиция (а содержать многочисленную донникам не по карману) ничего не смогла поделать, демонстрируются расквашенные носы и подбитые глаза полицейских, выражается сожаление, приносятся извинения и все такое прочее. Терра не сразу пошлет корабль, способный пробиться сквозь атмосферу Дна, туземцы выгадывают время… И успевают запустить ракету.
Могут попытаться. Им очень хочется хотя бы совершить попытку.
Только она провалится с треском. Вчера на Терру ушло донесение. Охрана будет усилена.
Временами Валентин погружался в сон. Ему снилось, что на него наваливают мешки с песком, их тяжесть нестерпима, мышцы бессильны расширить грудную клетку, дышать невозможно, сердце стучит, как автоматическая зенитка, вот-вот разорвется… и он просыпался в липком поту, с разинутым ртом и безумными глазами. Дирижабль как ни в чем не бывало продолжал полет — если можно назвать полетом протискивание сквозь тягучий воздух. Валентин вновь засыпал, и на этот раз ему снилось, как его хоронят заживо, без гроба, с каждой секундой все сильнее придавливая сыплющейся с лопат рыхлой землей, и вот уже нет сил вздохнуть…
Один раз он проснулся не от кошмара, а от скрежета по обшивке гондолы. Тотчас оглушительно затявкали пушки, в салоне запахло пороховыми газами. Но нападение — если это было нападение — тем и кончилось. Крылатая тварь исчезла в серой мгле, целая или подраненная — неизвестно.
Полулежать было еще терпимо. Сидеть — мучительно. Стоять — мучительно вдвойне. Посещение уборной требовало самоотверженности. Раздражали туземцы: члены комиссии непрерывно болтали о пустяках, а кто не болтал, тот громко храпел. На вторые сутки полета Валентин начал считать оставшиеся часы. Оставшиеся до чего? На третьи сутки он был убежден, что туземцы завезут его подальше от Клоаки Сатаны и там бросят. Мучил лишь тупой, как мигрень, вопрос: высадят в горах на верную смерть или просто выпихнут из гондолы? Второе милосерднее: несколько секунд ужаса — и блаженный финальный шмяк!
