На бесхозном корабле, дрейфующем в атмосфере Урана?
Я сказал:
— Если они умеют открывать двери в воздухе, когда захотят, на кой им звездолеты?
В седьмом классе (мне было то ли одиннадцать, то ли двенадцать) англичанка задала на дом сочинить рассказ. Я решил живописать безрассудные приключения горстки людей на дикой, свирепой Венере, в которую верил до тех пор, пока «Маринер-II» не покончил с ней по весне. В рассказе герои перемещались на летательных аппаратах, названных мной «тучерезами» — в честь виденной в какой-то книге птицы-водореза[13], а главной движущей силой повествования служило необычайное множество воздушных катастроф.
Возвращая мне работу с оценкой «четыре с плюсом», учительница сказала: «Хорошее сочинение, Алан. — Потом она рассмеялась. — Тебе не кажется, что тучерезы не слишком надежны?» Сейчас я испытывал сходное чувство.
Вблизи звездолет поражал великолепием и действительно был полных шестисот футов высотой. Сколько это в масштабах человечков? Около полумили. В нашей Вселенной наиболее габаритные грузовые планетолеты в продаже у ВОЛа (космические корабли величиной с океанский лайнер, космические корабли величиной с «Гинденберг») были, пожалуй, вдвое меньше.
В эпоху ракет длина самой крупной из тех, каким доводилось отрываться от поверхности Земли, незначительно превышала четыреста футов. Это заставляло трезво взглянуть на достижения человечков.
Нас доставили на борт в подъемной бадье огромного башенного крана, сперва Дубль-Ильву, потом меня. Ко мне приставили дополнительную охрану; поступок, с их точки зрения, наверное, вполне разумный — я же был гигантский ящер и все такое. Пожалуй, это кое-что говорило и о культуре человечков, усугубляя их сходство с землянами.
Нам пришлось проползти сквозь несомненно грузовой люк в пространство высотой около четырех футов — в клиновидный отсек, занимавший, быть может, восьмушку круга поперечного сечения корабля, в отсек с задраенным люком в рост человечка на узком конце. На полу — одеяла размером с вязаный коврик, на подвесном стеллаже — полулитровые емкости с водой. Пара маленьких подушек (в старину такие выдавали авиапассажирам на дальних рейсах).
Гулкие удары снаружи.
Дрожь корабля.
Дубль-Ильва сидела спиной к голой стене, подтянув колени к подбородку, и не сводила с меня темных глаз. Один взгляд, и во мне заклокотала усталая злость на себя. Быть самцом гомо сапиенс, пусть и превращенным в бессмертного распроящера, докучно и смешно еще и потому, что при наличии соответствующих раздражителей думать ни о чем другом нельзя. Вдобавок я в очередной раз заметил, что клон читает мои мысли, как открытую книгу.
Снизу донесся басистый рокот. За ним последовали миг тишины, далекий надсадный вой, мелкая вибрация палубы; в недрах под нами что-то коротко и гулко грохнуло, корабль качнулся, будто хотел опрокинуться, и в иллюминаторах воздвиглось ослепительное сине-фиолетовое сияние.
Выход на орбиту был долгим и бурным. Пронизывая облачное небо на подъеме к черноте звездного безбрежья, корабль вокруг нас, пришпиленных к месту четырьмя или пятью «g», дребезжал и сотрясался, грозя развалиться.
Пока корабль много минут, наращивая скорость, рыскал и юлил, повинуясь горе-пилоту, отчего нас мотало по полу, я поневоле осознал, каким примитивным он должен быть в техническом отношении. Примитивным? Черта с два. Исключительно в сравнении с находкой ВОЛа, огнелисьим приводом. Судя по расположению люков и двигателей, топлива этой посудине требовалось не больше половины ее объема. На чем бы она ни бегала. Деление атомных ядер или их синтез, как было у нас, пока не состоялся колдовской дебют модуль-преобразователя? Нет. Какое-нибудь ультраплотное топливо, баснословно высокая удельная тяга реактивного двигателя? Впрыскивание рабочего тела через квантовую черную дыру по дороге к соплу? Без прямого управления основными силами Вселенной космические путешествия жестко граничили с невозможным. Нет, корабль человечков был чудом инженерии.
Двигатель отключили, и мы воспарили над палубой; кругом, словно мультяшные призраки, неспешно всплывали к потолку одеяла и подушки. Желудок перекувырнулся, меня замутило, а потом, спасибо десятилетиям полетов в невесомости, мои «ноги пространственника» вновь стали послушными, я осторожно оттолкнулся и подплыл к ближайшему иллюминатору.
