— Видите? — спросил староста. — Даже мыши ничего не сумели найти. А они ведь прирожденные следопыты: в прошлом году они обнаружили, что свечи хранятся в железном ящике. И что вы думаете?
Они прогрызли железо, молодой человек! Прогрызли железо и съелитаки весь годовой запас восковых свечей!
— Помолчите, — строго сказал Кторов, которому послышалось какое-то царапанье. — Откройте и эту дверь.
Староста открыл дверь, и Кторов увидел кота.
Баюн Полосатович сидел на задних лапах, с отчаянием на морде и, судя по всему, готовился дорого продать свою жизнь. Кторов вошел, прикрывая за собой дверь.
— Значит, знак подашь? — саркастически спросил он.
— Тихо, — сказал Баюн. — Тихо, товарищ Кторов. Тут такие крысы бродили, я рядом с ними котенком кажусь. Тут, сам понимаешь, не до сигналов. Задрали бы, как недельного куренка! Выручил ты меня, как есть выручил!
И в самом деле — вокруг кота пыльный пол был испещрен крупными следами, напоминающими кленовый лист средних размеров.
А у стены…
Вначале Антону показалось, что он видит огромную куклу, небрежно слепленную из серо-бурой бугрящейся массы. Ростом кукла превышала, пожалуй, добрых три метра, и сложение ее было соответствующим. Чуть погодя Кторов сообразил, что видит Голема.
Голем впечатлял, хотя и казался безжизненным. Рядом с ним, как и рассказывал кот, громоздилась стопа старинных фолиантов.
— Рувим Пейсахович, — позвал Кторов. — А что вы мне теперь скажете? Вы говорили, что в подвале ничего нужного нет, — мягко упрекнул старосту Антон.
— И сейчас скажу, гражданин начальник, — кивнул староста. — Вещь, которой нельзя воспользоваться, не отнесешь к числу нужных.
Толку в вашем нагане, если у него сломан курок? Ах, равви, равви, говорил я ему, доверься, Рувим Пейсахович не сделает плохого и вредного. А он заладил одно: пусть тайну хранит христианский Бог.
Много он ее нахранил? А если и хранит, то не слишком ли надежно, гражданин начальник?
— Лихо, — сказал Гнатюк.
— Повезло, — признался Антон.
— Ага, повезло, — невнятно отозвался от стола кот. — Да если бы не я…
— Ты жуй, — велел Кторов. — И так на тебя потратился.
— А я ради чего шкуркой рисковал? — удивился Баюн. — Ради твоих красивых глаз? Но если по совести, не такие уж они у тебя и красивые. А если серьезно говорить, медальки ваши, благодарности да ордена мне ни к чему, все равно вешать некуда. А поесть сытно, да про завтрашний день чтоб не думать… По совести, то я от вашей пролетарской республики на пожизненный пенсион заработал.
Слушай, товарищ Кторов, а ты там, в столицах, отпиши все как есть.
Глядишь, и в самом деле что выхлопочешь. Я бы и списочек набросал. Не боись, я туда гусиные печенки и страсбургские паштеты вписывать не стану. Понимаю — не баре. Трудно живется республике Советов. Но килограммчик кильки постной да судачка отварного, воблы, скажем, свежей, валерьянки по праздникам, это ведь вы можете?
— Болтун! — с удовольствием глядя на кота, сказал Гнатюк. — Так что, товарищ Кторов, выполнена твоя миссия? Можно и домой?
— Давно тебя спросить хотел, — сказал Кторов. — Флотский ты, что ли?
— А как же, — Гнатюк на глазах обрел выправку. — Черноморский флот, эсминец «Неподкупный». Заметно, да?
— А давай с тобой, Павел, выпьем, — впервые называя чекиста по имени, предложил Кторов. — Все-таки большое дело свалили.
— Да я бы с радостью, — замялся Гнатюк. — Да понимаешь, не могу!
— Он бы выпил, — нарочито и издевательски чавкая, сказал кот.
— Да Дарьи Фотиевны боится. Вон она во дворе стоит, делает вид, что занята. Ждет!
К удивлению Кторова, чекист густо покраснел.
— Так что ж, — признался Гнатюк. — Женщина она хозяйственная, справная, да и видом вся из себя — и каблук под ней, и лицом хороша, да и фигуриста, кто ж отрицать будет? И пацан у нее стоящий, в водолазы не пошел, к нам записался, хотя жизнь у нас рисковая.
А что до недостатков, так людей без недостачи не бывает. Каждый в чем-то в выигрыше, а чего-то и теряет.
— Ну так что ж, — рассудительно прогнусавил Баюн. — Поплавает, поплавает да вернется. А чешуя, ну что чешуя, любви не помеха.
— Ох, болтаешь ты, — со сдержанной злостью сказал чекист и повернулся к Антону. — Веришь, — пожаловался он, — иной раз до скрипа в зубах хочется эту тварь усатую за хвост взять да повыше приподнять. И чего я его терплю, гадости разные выслушиваю?
