Кумок встал, прошелся по комнате, заложив большие пальцы за пояс.
— Романтиков мы здесь вряд ли сыщем, — сказал он. — Такие натуры в местечках почти не водятся. Но найти три-четыре десятка хлопцев, которые смогут сообразить свою выгоду в этом деле — вполне реально.
— Трудно иметь дело с теми, кто выгоду свою понимает, — вздохнул Медник. — Они за жизнь цепляются руками да ногами.
Атаман хмыкнул.
— Жизнь, мой дорогой друг, это то, что люди больше всего стремятся сохранить и меньше всего берегут. Когда предлагаешь закуску, всегда прикидывай, под каким соусом ее подать.
— В окне появилась лапа.
Лапа выпустила когти и провела ими по стеклу. Послышался гнусный скрежет.
— Пошел, пошел, — шуганул незваного гостя Антон.
За окном жалобно мяукнули.
— Жди, — Антон сделал несколько глотков молока из кринки.
За окном раздался стонущий звук.
— Товарищ Кторов, — горько сказал снаружи кот. — Ну, товарищ Кторов!
Антон подошел к окну.
— Чего тебе, Иуда ушастый? — спросил он.
— Открой дверь, — сказал кот. — Поговорим, как самец с самцом.
Ты ведь меня не боишься?
— Стану я всякую шкурку бояться, — Кторов дверь открывать не спешил. — А ты, значит, стучишь помаленьку? Мне одно нашептываешь, ротмистрам — другое, а сам потихоньку в чека бегаешь, доносы строчишь? Стыдно, Баюн! Стыдно! Кот называется! «Хожу сам по себе!» — передразнил Антон. — Теперь понятно, куда ты ходишь!
— Ладно, отворяй,— сказал кот примирительно. — Я ведь и к тебе не с пустыми лапами пришел!
Кторов приоткрыл дверь.
Кот с достоинством вошел в хату, но на том его достоинство и кончилось — он бесшумно и гибко проскользнул в горницу, посидел, примеряясь, и вспрыгнул на табурет, пряча под себя хвост.
— Молочка бы налил, — не глядя на Кторова, попросил он. — С утра — ни плавничка, ни косточки.
— Я-то здесь при чем? — усмехнулся Антон.
— Так по твоим, по твоим же делам бегал, — кот склонил лобастую голову и с видимой брезгливостью обнюхал ломоть хлеба, потом жадно понюхал салфетку, в которой когда-то лежало копченое сало.
— Живут же люди!
— Ты или дело говори, или выметайся, — сказал Антон. — Своих дел невпроворот.
— Ой, какие мы обидчивые, — кот вспрыгнул на стол, нагло распластался на заметках Кторова. — Я ж, можно сказать, докладывал, а не закладывал. И тем обеспечивал взаимопонимание столичных и местных спецслужб. Ты к человеку опаску имел, он — к тебе, а я подозрительность взял и нарушил. Еще Александр Сергеевич говаривал, что излишняя взаимная подозрительность столь же вредна, сколь и чрезмерная доверчивость. Вот и нет промеж вас подозрительности.
— Слушай, Баюн, — Кторов почувствовал раздражение. — Тебе бы языком молоть, а у людей дела…
— Нашел я его, — сообщил кот спокойно, словно не его сейчас пытались стащить за хвост со стола. — В подвале синагоги. Так и стоит. Страшная тварь, ни на что не похожая. Я как представил себе такое, по улице идущее, веришь ли, сердце прихватило. Ну, думаю, попал ты, Баюн Полосатович! Пригляделся, а по нему мыши бегают! — кот плотоядно облизнулся.
— А говоришь, ни косточки, ни плавничка, — укорил его Кторов.
— Так это же вроде военный трофей, — ни капли не смущаясь, сказал кот. — Это не в счет, что тобой добыто, в харч не идет, это за удовольствие почитать надо!
— Молока, говоришь? — Антон щедро отлил из кринки в жестяную тарелку с красными петушками, сел напротив, разглядывая кота.
— На тебе молочка! Рассказывай!
Но кот не торопился. Опустив голову, он быстрыми движениями розового языка лакал молоко, пока тарелка не опустела. Покончив с молоком, кот облизнулся.
— Хорошее молочко, — сказал он. — Такое только у Семукаевых и встречается, у них коровка бельгийских кровей. Семукаев-старший с империалистической привез. А ты разве с ними знаком?
— Так что там с подвалом? — прервал болтуна Кторов.
Кот грузно скользнул на колени Антона.
— Я тебе про то и говорю, товарищ Кторов, — благодушно сказал он. — Стоит. В подвале ихнем стоит. С виду кукла и металлом отливает. В этом подвале давно никто не бывает. А чего им в подвале делать, там ни инвентаря, ни провианта? Там рукописи лежат, и те старые — с железными крышками, сплошь мышиными зубами усеяны.
