— Пошли, — сказал Сэмуэль. Тьюсди кивнула, и они продолжили свой путь к центру парка.
Две белки копались в плюще, отделявшем тротуар от газона.
— Посмотри, как они хорошо ладят, — заметила Тьюсди. — Не дерутся, никто не пытается захватить все орехи. Если бы только люди были больше похожи на других животных.
— Все животные жадные, не только люди.
— Да, но есть разница. Если львица убьет газель, она, конечно, будет отгонять гиену или стервятника, которые попытаются поживиться ее добычей, но лишь до тех пор, пока сама не насытится. Позже она не станет возражать, если те приступят к трапезе с другого конца.
— Просто у нее нет холодильника.
Тьюсди сердито выдохнула.
— Почему ты пытаешься высосать из мира всю радость и красоту?
Ты хоть когда-нибудь смотришь по сторонам, просто чтобы подивиться красоте, ни к чему не придираясь?
— Конечно. Постоянно смотрю. Мне нравится этот город — каждый кирпич, каждое дерево, каждая белка. Но дело в том, что мир и без того достаточно ярок, и нет нужды искать за всем этим какую-то магию. Если я не верю в мистику, это еще не значит, что мир становится для меня менее прекрасным.
Тьюсди улыбнулась ему, подняв бровь.
— Ты меня удивляешь. Ты совсем не такой, как я думала. Ты говоришь, как буддист.
— Я не буддист. Я вообще не какой бы то ни было «ист».
— Ты украл эту фразу из «Выходного Ферриса Буллера»..
— Нет. Я не использую чужих выражений.
— Фэррис говорил: «Я не верю ни в какие «измы». Ты передал ту же идею другими словами, но это все равно граничит с плагиатом, — Тьюсди остановилась. — Постой. Я хочу дать тебе кое-что, — она расстегнула свою сумочку, покопалась в ней, извлекла маленький пластиковый пакетик и передала его Сэмуэлю. Внутри пакетика белел зуб.
— Что это? — спросил он.
— В детстве я собирала все свои молочные зубы. В них есть сила — сила невинности. Интуитивная сила. Иногда я дарю один из них кому-то, кто для меня важен. И сейчас я даю свой зуб тебе.
— Тьюсди, это очень мило с твоей стороны, — на мгновение Сэмуэль поморщился, опасаясь, не сказал ли он чего-то не так.
Они пошли дальше. Сэмуэль стискивал пакетик в кулаке с такой силой, словно засунуть его в карман было бы святотатством.
— Слушай, надеюсь, я не ввел тебя в заблуждение, — сказал он. — Ты… моя жизнь нравится мне такой, какая она есть. Я не хочу ее усложнять.
Мимо, держась за руки, прошла молодая парочка. Тьюсди посмотрела на Сэмуэля, и в ее глазах что-то блеснуло. Боль? Злость? Возможно, и то, и другое.
— Я не это имела в виду, — сказала Тьюсди, когда парочка прошла мимо. — Послушай, если ты думаешь, что вся эта история — тщательно продуманный план, благодаря которому я смогу найти себе парня, то ты ошибаешься. Я делаю это не ради себя. Если наши встречи могут спасти несколько человек, то умрем ли мы от натуги, если будем видеться несколько раз в неделю и, может, даже получать от этого удовольствие? Неужели тебе настолько неприятно мое присутствие?
— Нет! Я…
Но Тьюсди уже развернулась и умчалась прочь. Вопрос, очевидно, был риторическим.
— Она уже купила себе кофе и сидела у окна, положив перед собой газету.
— Привет, — сказал Сэмуэль.
Тьюсди взглянула на него.
— Привет, — она улыбнулась, но одними губами — улыбка не дошла до ее зеленых глаз.
— Прости. Ты права, я делал необоснованные выводы, и мне очень жаль.
Тьюсди покосилась на него, наполовину ослепленная льющимся из окна светом, и ее улыбка стала более естественной.
— Я собиралась предложить сесть за разные столики, но вынуждена признать, что твое извинение прозвучало вполне сносно, — она ткнула ногой в сиденье напротив.
Сэмуэль сел и склонился вперед.
— Я постоянно прокручиваю все это в голове, пытаясь найти хотя бы одно объяснение, но ничего не приходит на ум. Я уже неделю толком не спал, а ведь у меня никогда еще не было проблем со сном.
Тьюсди просматривала газету, как будто она слушала его лишь вполуха.
— Как ты думаешь, что происходит на самом деле? — спросил он.
— Если ты ожидаешь хорошей и правильной концовки, то я думаю, что будешь разочарован, — сказала она.
— Должно ведь найтись разумное объяснение…
