— Только то, что это единственное созвездие, топологически разорванное на две части. Строго говоря, это два созвездия: Голова Змеи и Хвост Змеи. Разделены созвездием Змееносца. — Максим наморщил лоб. — Ярких звезд, кажется, не содержат… Или содержат? Погоди-ка… Альфа Змеи — оранжевый гигант ярче третьей величины.
— И это все? А что ты знаешь о серпентийцах?
— М-м… почти ничего. Не знаю даже, где их родина — в Голове или Хвосте Змеи. Кому нужно, наверное, знает о них больше. Секретная же информация. А что?
— Ты спросил, зачем мне это надо, — отозвалась Карина, продолжая улыбаться чуть-чуть снисходительно. — Попытаюсь объяснить на доступном тебе уровне. Ты можешь считать, что я сюсюкаю, дело твое. Что считаю я, в данном случае несущественно. А «тот, кому нужно», скажет, что я устанавливаю первый в истории человечества эмоциональный контакт с существом чуждой нам природы. Подбираю, так сказать, к нему ключики. Отмечу сразу: подобная точка зрения мне отвратительна, но по сути так оно и есть. А теперь ответь: чья точка зрения более весома. Неужели твоя?
— Где уж, — буркнул Максим. — Более весома, конечно, не моя. Моя зато более практична. Вот сожрет он корабль на обратном пути…
— Не сожрет. Он сыт. А когда проголодается, я попрошу его не есть все подряд. И он меня послушается, спорим?
Максим пожал плечами. В голосе Карины было столько уверенности, что спорить не хотелось. Вдобавок кто признал бы победу командира, если бы он выиграл спор? Некому признавать.
Ну их к лешему, такие споры.
— И что ты ревешь, как осел? — внезапно произнес чужак голосом младшей жены.
Хотя Максим молчал.
5.
Кресло восстановили, изведя на него два тюбика полимерной пены. Чужака, от греха подальше, поместили в спальном отсеке, чтобы не сожрал чего-нибудь жизненно важного. При нем почти неотлучно находилась Карина. Мрачный Максим убеждал себя, что ревновать не следует.
Теперь найденыш ел гораздо меньше, чем раньше. («Наголодался, бедняжка, вот поначалу и накинулся на еду», — объясняла Карина.) Иногда он просил органику и получал ее. (Максим предрекал, что к концу рейса экипажу придется сесть на жесткую диету.) Но особенной его любовью пользовался добытый на Меркурии металл. Изотопы лантаноидов, особенно иттербия, приводили его в сладостную дрожь. В ответ на запрос пришел приказ: груз не беречь, сколько бы чужак ни поглотил. Роскосмос заранее мирился с убытками.
Некоторые изотопы были слаборадиоактивными. На радиацию серпентиец чихать хотел. Но уже спустя час после радиоактивной трапезы поднесенный к нему дозиметр показывал лишь фоновый уровень излучения.
Есть-то чужак ел, но облегчаться и не думал. С одной стороны, командира это устраивало. С другой — Максим ворчал, что добром это не кончится. Где это видано, чтобы у живого существа отсутствовала система пищеварения? Чтобы он непосредственно встраивал в свое тело вещества, попадающиеся ему на пути, и не выделял отходов жизнедеятельности?
Антиэнтропийных существ не бывает, здесь что-то не так. Может, юный серпентиец накапливает массу как эквивалент энергии, чтобы потом высвободить всю энергию разом? Кто сказал, что он младенец? А вдруг хитрая мина-«сюрприз»? От «Вычегды» и молекул не останется. Если же взрыв произойдет на Луне, то на месте лунной базы возникнет такой кратер, каких еще не бывало. Плюс тектонические разломы на всю стокилометровую толщу лунной коры, вновь пробудившийся вулканизм и прочие прелести…
Не говоря уже о тысячах погубленных жизней… и десятках лет на восстановление утраченного.
Кому выгодно? Сильным соседям, естественно. Окрепшее человечество, нарастив космические мускулы, когда-нибудь «попросит» соседей подвинуться. Зачем вводить слабых в искушение стать сильными? Щелчка им по носу — сиди, неслух, в песочнице!
Карина просто смеялась. Ну да, она женщина, у нее чутье, как же… Барбара спорила с Максимом на логическом уровне, и когда ей приходилось туго, приводила убийственный аргумент: «Что толку спорить-то? У нас есть приказ».
Возразить было нечего.
Прошло одиннадцать суток после старта. Еще сорок — и рейс, надо надеяться, завершится успешной посадкой в кратере Гассенди. Стало прохладнее, и Максим уже носил шорты. Инопланетный детеныш — если это был детеныш — не доставлял особых хлопот. Карина клялась, что он ведет себя все более осмысленно и даже пытается разговаривать. К ее восторгам Максим относился скептически.
