— Я и не извинялась. Да, конечно, прозвучало так, но… — Она совсем запуталась. — Я просто пытаюсь сказать, что мне взамен ничего не нужно.
— Поздно. — Он засунул бумажки в карман. — Ваш подарок был сделан от чистого сердца, а это значит, что теперь я у вас в долгу. — Он протянул девушке руку. — Нэки Уайлд, к вашим услугам.
Ту самую руку, с помощью которой он высморкался. Мона решила обойтись без ритуала вежливости и засунула руки в карманы комбинезона.
— Мона Морган, — ответила она.
— Родители склонны к аллитерациям?
— Что-что?
— Вам следует показаться доктору. Вроде бы проблемы со слухом.
— Слух у меня в полном порядке, — уведомила она.
— Какая разница? Ну, ведите. Куда мы идем?
— МЫ никуда не идем. Я иду домой, а вы можете вернуться к тому, чем занимались до нашего разговора.
Он покачал головой.
— Не выйдет. Я обязан оставаться при вас, пока не верну свой долг.
— Нет уж.
— Но это так. И, собственно, в чем дело? Стыдитесь показаться в моей компании? Могу стать невидимым, если пожелаете, но у меня такое чувство, что вас это еще больше расстроит.
Нет, конечно, она перепила. До чего абсурдный разговор.
— Невидимым, — повторила она.
Человечек посмотрел на нее с раздражением.
— То есть недоступным человеческому зрению. Суть вам понятна?
— Вы шутите.
— Ну, разумеется. Изощряюсь, чтобы заинтриговать вас. Высоченная крупная полуглухая баба вроде вас всегда была моей мечтой.
Рабочий день за кульманом оставлял Моне меньше времени для физических упражнений, чем ей хотелось бы, и она болезненно реагировала на любой намек на несколько лишних фунтов, которые ей не мешало бы сбросить.
— Я вовсе не крупная.
Он вытянул шею.
— Зависит от ракурса, ангелочек.
— И я не глухая.
— Это элементарная вежливость. Мне казалось, так будет тактичнее, чем сказать, что вы умственно отсталая личность.
— И уж во всяком случае домой вы со мной не пойдете.
— Как скажете, — молвил он. И исчез.
Вот сейчас он стоял тут — два фута омерзительной грубости, а теперь Мона оказалась на улице в полном одиночестве. От внезапности его исчезновения, полного жути, у нее подкосились ноги, и она оперлась рукой о стену, пока головокружение и слабость не прошли.
«Да уж, нализалась, так нализалась», — подумала она, отталкиваясь от стены.
Мона заглянула в проулок. Никого. Снова ткнула ногой ворох газет. Ничего. Наконец она пошла по тротуару вперед, но нервничая, прислушиваясь к любому шороху, ощущая незримую слежку. Мона была уже почти у своего дома, когда вспомнила, что человечек говорил о способности становиться невидимым.
Невозможно.
Но что, если…
В конце концов она вошла в телефонную будку и позвонила Джилли.
— Мне уже поздно передумать? — спросила она.
— Вовсе нет. Возвращайся.
Мона прислонилась к стенке и сквозь стекло осмотрела улицу. Проехало два-три такси. В дальнем конце улицы она углядела парочку и проводила ее взглядом до угла.
Насколько она могла судить, человечка, сопливого или нет, нигде не было.
— Ничего, если я приведу с собой невидимого друга? — спросила она.
Джилли засмеялась.
— Конечно. Я ставлю чайник. Твой невидимый друг пьет кофе?
— Я его не спрашивала.
— Ну, что же, — сказала Джилли, — если у тебя или у него глаза слипаются, как у меня, кружка кофе будет в самый раз.
— Не помешает и что-нибудь покрепче, — пробубнила Мона, повесив трубку.
«Моя жизнь, как птица». Монолог Моны из восьмой главы.
Иногда я думаю о Боге, как вот об этом коротышке: сидит где-нибудь в открытом кафе и понять не может, каким образом все это вышло из-под Его контроля. Намерения у Него были наилучшие! Однако все, кого Он сотворял, имели свое собственное мнение, и Он обнаружил, что не способен укрощать их противоборствующие устремления. Попробовал сотворить рай, но тут же убедился, что свободная воля и рай несовместимы, так как каждый твердо знает, каким именно должен быть рай. На собственный вкус, конечно.
Но чаще, когда я думаю о Нем, мне представляется кот: чуть-чуть таинственный, чуть-чуть в стороне и надо всеми, и он никогда не приходит, когда его зовут. И еще, по моему мнению, Бог всегда «он». Новый Завет не оставляет никаких сомнений, что мужчины — деятели, а женщины могут быть только девственницами или блудницами. В глазах Бога нам дано существовать только где-то в промежутке между двумя Мариями — Матерью Иисуса и Магдалиной.
