Насколько я мог судить, серый уже умер. Он него сильно и резко пахло мускусом и серой, а чудесный мех расползался под моими перчатками, словно гнилой ковер.
— Мертв, — констатировал я и, прижав к груди два сжатых кулака, как можно выразительнее вздохнул. — Мне очень жаль, но он мертв.
Трое черных посмотрели на меня, и я заметил, что их зрачки, еще недавно открытые во всю радужку, сузились до размеров булавочной головки. И они не гудели. Они молчали и смотрели на меня. Потом все трое развели руки широко в стороны.
Пожав плечами, я перевернул тело и сразу понял, чем сегодняшний случай отличается от десятков предыдущих. На спине серого я увидел выходное отверстие диаметром сантиметра два. Норники пользовались копьями и дубинками, которые не производили подобных разрушений — это я знал точно. Передо мной было огнестрельное ранение. Года полтора назад один солдат случайно прострелил себе ногу, и его рана выглядела точно так же.
Я жестом пригласил черных сесть на пол и, сорвав с рук перчатки (мне не хотелось, чтобы от моего коммуникатора пахло норниками), вызвал на связь командира базы. Во все времена врач — даже такой, как я — имел право в чрезвычайных обстоятельствах обратиться напрямую к самому высокому начальству.
— Я немедленно начну расследование, — пообещала майор Да Сильва. Я не знал, приходилось ли ей и раньше сталкиваться с норниками, но за все время, пока она находилась в операционной, женщина ни разу не опустила и не отвела взгляда. Норники продолжали размахивать руками, и я решил, что так они выражают гнев.
— И если окажется, что виновен кто-то из моих подчиненных, — добавила Да Сильва, — этот человек очень пожалеет о своем поступке.
Как объяснить это норникам, я не знал. Ждать, пока подойдет кто-то из наших лингвистов, я тоже не мог; впрочем, вряд ли они сумеют мне помочь. Поэтому я согнулся в три погибели и горестно замычал, стараясь показать норникам, что приношу им самые глубокие извинения и скорблю вместе с ними.
Трое черных внимательно следили за моей пантомимой. Когда я закончил, они дружно повернулись к двери, но на пороге снова остановились. Один из них с гневом взмахнул в воздухе сжатым кулаком, а затем все трое исчезли.
— Я еще никогда не видел их такими, — сказал я Да Сильве. — Похоже, они не на шутку рассержены.
Майор Да Сильва потирала лоб с таким видом, словно у нее вдруг разболелась голова.
— Пожалуй, нам повезло, что норники вооружены только камнями и палками, — проговорила она.
— Вы ведь собираетесь расследовать этот случай, не так ли, мэм?
— Хорошо же вы обо мне думаете! Или, может быть, вам кажется — я была рада узнать, что мои люди стреляют по аборигенам просто для забавы?
— Простите, мэм, но это именно ваши люди — больше некому. Только как узнать, кто именно?.. Скажите, на базе есть оборудование для проведения баллистической экспертизы или нам придется обращаться в штаб?
Темные с проседью волосы надо лбом Да Сильвы — там, где она их терла — встали дыбом, как у сердитого ежа.
— Думаю, справимся своими силами. Большинство личного состава попало на базу из инженерных подразделений: эти парни способны собрать любую установку. Впрочем, я и без всякой экспертизы вижу: норника застрелили из снайперской винтовки. В моем подразделении одна такая винтовка приходится на пятьдесят солдат — это не слишком много. Думаю, военная полиция сумеет быстро выяснить, кто стрелял — у них есть свои методы.
— Надеюсь, солдаты не начали охотиться на норников от скуки. Для боевых частей здешняя служба весьма однообразна.
— Может быть, аборигены пытались напасть на посевы? — проговорила Да Сильва, но тут же покачала головой. — Нет, им это ни к чему. Они никогда нам не досаждали.
— Вы будете держать меня в курсе?
— Разумеется.
Я знал — Да Сильва сдержит слово. Многие уверены, что под внешним лоском и вежливостью военных скрывается дикарь, которому не терпится выбраться наружу, но это не так. Напротив, часто военные проявляют порядочность и выдержку там, где гражданский давно бы начал рвать своих соседей в клочья.
Три дня спустя Да Сильва действительно прислала мне сообщение. Один из пехотинцев за бутылку самогона дал свою винтовку на прокат семнадцатилетнему колонисту. Убийство норника, таким образом, переходило в компетенцию гражданских властей. Солдат уже сидел на гауптвахте, ожидая отправки в штаб — ему предстояло отвечать перед военным судом.
