Эскимо с Хоккайдо - страница 3

Вместе с нами в лифте ехал тощий котенок с короткой шерстью. Мелкий такой, костлявый, дерганый. В кино его сыграл бы Стив Бушеми.8 Наверное, ему то и дело роняли на хвост тяжелые чемоданы, или, катаясь целый день вверх-вниз, он испортил себе вестибулярный аппарат. Да уж, малышу не позавидуешь. Не знает, куда себя деть, точно подросток в комнате без телевизора.

Пока мы ехали, Ночной Портье явно ко мне присматривался, даже губы раздвигал, будто хотел заговорить, но лишь втягивал в себя воздух с присвистом и шлепал губами. Поначалу, услышав этот звук, я оборачивался к портье. Портье таращился на меня, я вежливо улыбался и снова утыкался взглядом в пол. Затем свист и чмоканье повторялись.

Мы остановились на четвертом этаже. Двери лифта открылись, хотя никто его не ждал, разве что две одинаковые мраморные кошки посреди пустого холла. Двери медленно затворились, и мы поехали вниз. Наконец Ночной Портье заговорил:

— Я думал, вы уже выехали.

Произнося свою реплику, он смотрел не на меня, а на числа, вспыхивавшие над дверью лифта, — люди всегда на них смотрят. Странно, что это место еще не додумались занять под рекламу.

— В смысле? — переспросил я.

— Я думал, вы уже выехали, — повторил портье.

— Нет, — усмехнулся я. — Только вчера въехал, так что какое-то время поживу.

Портье опять зашлепал губами. С таким влажным чмоканьем мясо отделяется от кости. Я заставил себя улыбнуться, когда портье подался вперед и уставился на меня, будто на загадочный дохлый мусор, выброшенный волной на берег.

Самая длинная поездка в лифте за всю историю Вселенной подошла к концу, двери распахнулись, и я увидел вестибюль, кишевший кошачьими статуями, картинами с изображениями кошек и живыми кошками, болтавшимися у всех под ногами. Не слишком типичный гостиничный вестибюль, но по сравнению с лифтом — прямо-таки оазис здравого смысла.

— Дэва маша,9 — попрощался я со стариком, не забыв на сей раз поклониться. Ночной Портье ограничился легким наклоном головы — при его сутулости это вполне сошло за поклон.

Обе сиамки, постоянно крутившиеся возле стойки дежурного, взирали на мое приближение со свойственной этой породе аристократической и высокомерной гримасой на заостренной мордочке. Звали их Либер и Штоллер, хотя лично я окрестил бы их Леопольдом и Лёбом.10 Завидев меня, Дневной Менеджер широко улыбнулся, и я постарался отплатить ему той же монетой, целеустремленно направляясь к выходу.

— Вы всем удовлетворены, господин Чака? — окликнул он меня.

— Все прекрасно! — я слегка махнул рукой на прощание, однако Дневному Менеджеру этого было мало.

— Вы, кажется, успели познакомиться с Ночным Портье? Сегодня он дежурит и готов исполнить любое ваше желание.

— Замечательно! — сказал я, еще чуть-чуть продвигаясь к двери.

— А ваша соседка в порядке?

— Кошка? Да-да, отлично. Отличная кошка.

— Она — особенная, правда? — Менеджер засиял, будто новая монетка. — Шубка белая, как первый снег. Мы, конечно, не вправе оказывать кому-либо предпочтение, но перед этой кошкой я устоять не могу. Я всех кошек люблю, каждую по-своему, но эта — божественна, не правда ли? Царственные манеры.

Я выжал из себя улыбку.

— Знаете, — гнул свое Дневной Менеджер, — тысячу лет тому назад император Итидзё11 присутствовал при рождении пяти белых котят и издал указ: растить их в его дворце в Киото как принцесс крови. Когда я смотрю на ее шубку, на ее осанку, мне приходит в голову: а что, если ваша кошка — прямой потомок тех царственных особ?

И при этой на редкость приятной мысли ангельское личико Дневного Менеджера расплылось в улыбке еще шире.

— Звезда помета, — ляпнул я.

Он изо всех сил постарался удержать на лице улыбку.

— Доброго вам вечера, сэр!

Я в сто первый раз кивнул и вышел на улицу.

Прогуливаясь по крошечному городишке, я почти не встречал прохожих. Не заметил ни одного офиса. Даже лапшевни не нашел. И оглянуться не успел, как снова очутился в номере отеля «Кис-Кис».

Ни с того ни с сего подумалось: уж не начал ли я стареть?