— Нет ничего постыдного в том, чтобы считаться поклонником кошек, — с северным акцентом возразил Дневной Менеджер. — Большинство наших гостей охотно причисляют себя к этой категории. А раз вы не из их числа, вы сами тут сойдете за редкую породу. За весьма редкую породу. — И он с улыбкой вручил мне ключи и рассказал, с какой кошкой мне предстоит делить номер.
То была самка японского бобтейла весом в шесть фунтов и с безукоризненной родословной. Короткий пушистый хвост, который фанатики именуют помпончиком. Девочка любит воду и общение. Дневной Менеджер сказал, что мне, писателю, будет любопытно узнать: кошек завезли в Японию из Кореи, чтобы спасти драгоценные рукописи от мышей.
— Кошки всегда были друзьями писателей, — заключил Дневной Менеджер, после чего пустился рассуждать о межпородном скрещивании, об отличиях между сиамками с Бали и с Явы, а также между носиком окраса лилак-пойнт и носиком сил-пойнт. Правда, я только теперь сообразил: имя моей соседки он так и не назвал.
Я побродил по отелю, восхищаясь упорством, с каким владельцы развивали кошачий мотив. Каждый этаж был посвящен отдельной разновидности. Третий именовался «Дух дома», и вдоль коридора висели расфокусированные снимки сонных декоративных котов, белых и пушистых. «Коты-ковбои» на втором этаже были представлены картинами в стиле Нормана Рокуэлла4 с тощими деревенскими котами, которые ловили полевых мышей и гонялись друг за другом среди высокой травы. Мой этаж именовался «Кошачья метрополия», и здесь имелась мультяшная мозаика, изображавшая кошачий мегаполис. Крутые кошаки на дискотеке, коты-байкеры на мотоциклах, деловые коты, спешащие на метро, поножовщина между уличными котами и даже коты в очереди за билетами на мюзикл «Кошки».5
Конечно, страсти по кошкам перехлестывали через край, но тяга японцев к китчу вообще непреодолима. В таком духе разукрасили, например, «Карповый отель» в Иокогаме или четырехзвездочную «Спящую мартышку» в Ойте.
Ну, так я думал, пока не увидел бассейн. Над ним нависал воздушный шар высотой с «Мейсиз»6 — китайская кошечка-зазывала. Такие сидят в любой витрине и машут лапкой, приглашая войти. Мало того: вода в бассейне была белой, так что издали он смахивал на гигантскую миску молока.
Дневной Менеджер уверял, что вода хуже не сделалась. Безобидный пищевой краситель, твердил он. Под душем сразу смоется, никаких проблем. Он клялся, что все правила гигиены и безопасности соблюдены, и буквально умолял меня окунуться.
Нога моя не ступала в воду с тех пор, как на вечеринке по случаю премьеры «Секс-призрака Вин-Чуня IV» меня угораздило спасти ручного шимпанзе Анны Вонг. Дневному Менеджеру я об этом рассказывать не стал, ограничившись добрым советом: если пьяный шимпанзе будет тонуть на ваших глазах, предоставьте его своей судьбе. Дневной Менеджер лишь кивнул — похоже, он так и подозревал.
По-настоящему на нервы мне действовали отнюдь не кошки и даже не молочный бассейн, а лестницы. Пользовать их было нельзя, потому что их ремонтировали. Понятия не имею, как можно пользовать лестницу, но объявление гласило: «Лестницы не пользовать. Сломано. Мы чинить. Персонал отеля „Кис-Кис“ благодарит вас».
И вот я стою на пятом этаже, то бишь в «Кошачьей метрополии», на ковровой дорожке с узором в виде отпечатков лап, и дожидаюсь лифта. Я всегда избегаю лифтов. Терпеть их не могу, и это вовсе не иррациональная фобия. Я мог бы вам порассказать… впрочем, это уже другая история. Скажем так: у человека моей профессии хватает изобретательных врагов.
Двери лифта открылись, и передо мной предстал сухопарый старик в ливрее винного цвета. Безукоризненно стильное облачение, вплоть до шляпы-коробочки, нахлобученной под точно выверенным углом. Несмотря на сутулость, старикан оказался выше большинства японцев своего поколения — на глаз, судя по торчавшим из-под шляпы седым прядям, я дал ему шестьдесят с хвостиком. Он высунулся из лифта, волнообразно изогнул торс и попытался сложить губы в улыбку, позабытую двадцать лет назад.
— Я — Ночной Портье, — сообщил он.
Я кивнул ему и вошел в лифт. Вероятно, следовало поклониться, но при одной мысли о поездке в лифте хорошие манеры вылетели из головы. Они у меня и так не слишком стойкие; впрочем, это не страшно, ведь я —
