Ещё вчера… - страница 22
Вести с фронтов, выхваченные второпях на станциях, были отрывочными и не радостными. "После тяжелых боев оставлен город N". Только тот, кто знал, где находится этот город, мог представить себе, как далеко забрались немцы. Пал Киев, под немцем уже была почти вся Левобережная Украина, где мы, наивные, полагали отсидеться… Немцы окружили Ленинград, подошли к Москве и Волге…
Нас обгоняли пассажирские и товарные поезда. Навстречу один за другим неслись такие же товарные поезда. Часто в таких же теплушках на фронт ехали, одетые в серые шинели и полушубки, молодые ребята; на платформах стояли зеленые танки, автомобили и зачехленные пушки, цистерны с надписями: "Огнеопасно", "С горок не толкать!". Мы постигали воочию необъятность и мощь Родины. Уже погибли миллионы людей, сгорели тысячи городов и сел… Но огромная страна СССР только начинала по настоящему разворачиваться и воевать, бросая в прожорливую топку войны новые неисчислимые ресурсы и своих сыновей… "Наше дело правое, мы победим! Будет и на нашей улице праздник!", – сказал Вождь, и мы ему верили, больше чем себе, как позже скажет К. Симонов…
Вместе с нашим движением на восток двигалось и время, – стояла уже глубокая осень, наступали холода. Наши аварийные летние пожитки не были на это рассчитаны, и мама прилагала все усилия, чтобы нас с Тамилой как-то утеплить. Мы в своих нарядах стали напоминать кочан капусты, в котором листьями были все запасенные на лето смены одежды. Популярен был анекдот: " Шо это за климАт?". – говорил одессит в Архангельске. "Двадцать маек надел, – все равно прошибает!". На крупных станциях наш поезд ставили далеко от вокзалов. Вдали в голубом тумане нам виделись города Курган, Петропавловск, Омск, Новосибирск, Барнаул. Менялся облик аборигенов: "глаз стал узкий, нос – плуский".
Морозным днем мы высадились, наконец, в Семипалатинске. Как морякам, давно не бывшим на суше, нам было непривычно не ощущать под ногами дрожь вагона и стук колес. В городе свирепый ветер заносил снегом и песком (!) узкие полоски асфальта. После санпропускника и эвакопункта на второй или третий день нас "сформировали" в переполненный, уже пассажирский вагон, и уже через сутки мы высадились на станции Аягуз.
Во время этого броска, а может и раньше – заболела Тамила. Высокая температура, трудное дыхание… Мама побежала на руках с ней в Аягузе в больницу. Там женщина – главврач (все врачи, как и железнодорожники, считались мобилизованными) осмотрела Тамилу, покачала головой. "Крупозное воспаление легких", был ее неутешительный вывод. Надежд на выздоровление – мало. Мама была в отчаянии. Нас отправляли дальше. Остаться с Тамилой без жилья и карточек было невозможно. Больница была переполнена тяжелоранеными, доставленными с фронта, и вся медицина выбивалась из сил. Плача, мама просила врачей и медсестер поухаживать за Тамилой, и это было единственное, что можно было для нее сделать…
Холодным, по настоящему зимним днем, человек 15 эвакуированных (таков был наш официальный статус), в том числе семья Мильмана, одна из деребчинских девушек и мы с мамой, погрузились в кузов полуторки; нас любовно накрыли тяжелым брезентом, чтобы не замерзли, и двинулись дальше на восток. Около 200 километров тряской извилистой дороги, которая называлась шоссе, мы преодолевали почти сутки. Наше физическое состояние колебалось от почти полного замораживания, до частичного оттаивания в прокуренных самосадом пунктах обогрева и питания водителей. Но это была райская атмосфера, в сравнении с нашей "подбрезентовой": один из стариков страдал расстройством желудка и за неимением других возможностей удалял его содержимое в одежду и окружающее, увы, тесное пространство…
