Раздался чей-то вскрик, переходящий в протяжное кряхтение, перемешанное с бранью и мольбой богам. Создавалось ощущение, что телодвижения Втри и были причиной этих звуков. За это говорило и то, что ступня Втри с чем-то соприкоснулась.
Втри резко села и наконец- то открыла глаза.
Ее взору предстало не самое привлекательном место в Келхарском халифате. Безусловно, в нем есть места и похуже, по крайней мере Втри на это надеялась, но когда слышишь слово «гарем», представляешь нечто с большим количеством полупрозрачной такни, темных закоулков, евнухов, роскошных столиков и ядов. Последнее же, о чем вспоминаешь, думая о гаремах, является стога сена.
Конечно, есть масса других вещей, о которых не думаешь, размышляя о гаремах. Например, логарифмы. Но в отличие от логарифмов, стога сена здесь были. Как раз на одном из них и спала Втри. Что же касается «здесь», то оно представляло собой большой зал с высоким потолком. Пол бы застелен все тем же сеном.
— Ох, моя спина, моя бедна спина… — резалось откуда-то снизу. Если быть абсолютно честными, то нечто подобное Втри слышала далеко не первый раз за последнее время. Правда предыдущие варианты были несколько более эмоциональны и состояли из большего количества слов.
Втри опустила взгляд вниз. На полу лежал ссохшийся рулон кожи, обвернутый парой розовых ленточек. Приглядевшись, Втри обнаружила, что данный объект состоял не только из кожи. Более того, он даже не являлся мумией, хотя его сходство с последней было невероятным. Последних Втри видела немало. В основном это были сушеные ящерицы, но Втри примерно представляла, как должен выглядеть засушенный человек. И выглядеть он должен был именно так, как выглядело то, что лежало у ее ног. Существенными отличиями являлось то, это двигало конечностям, причитало и ругалось, в то время как засушенных ящериц за подобными действиями ведьмочка ни разу не заставала. Разве что, они были недостаточно высушенные. Впрочем, в таком случае их надо было всего лишь несколько минут подержать над огнем. Весь фокус заключался в том, чтобы случайно не изжарить их.
Эти соображения не оставляли иного выбора, кроме как признать, что перед ней живой человек, или что-то похожее на человека или нечто, в относительно недавнем прошлом бывшее живым.
— Вам помочь, уважаемы… ма… е-е — замялась Втри, — я хотела сказать, вам нужна помощь?
— Ох нужна, дочка, — раздался на удивление мелодичный и мягкий голос, ни в коей мере не подходящей к этому кожаному мешку, — а драться-то ты умеешь.
— А как вы упа… — начала было Втри, но только теперь осознала вторую половину фразы, — драться?
— Ну так же, — с энтузиазмом подтвердила жертва невольной агрессии Втри, — ловко ты извернулась попасть мне прямо… а-ай, кто ж так делает, дочка!
Втри резко убрала протянутую руку. Жертва, уже собравшаяся взяться за руку Втри, упала обратно. Причина действий Втри главным образом заключалась в том, что она увидела, что в руке у ее жертвы зажата ее же туфля.
Не то, чтобы Втри в принципе имела что-то против воровства. Она даже была готова смириться с тем, что кто-нибудь украдет что-нибудь у нее. Конечно же, в этом случае она будет кипеть от гнева, но злиться она будет прежде всего на себя, пусть даже жертвами ее гнева будут все окружающие. Но на что бы она никогда не пошла, так это на кражу обуви у спящего. Кошелек бы, представься ей такая возможность, она бы унесла без всяких сомнений, но никак не обувь.
— Зачем тебе мои туфли? — холодно спросила Втри.
Ведьмочка постаралась грозно нависнуть над этой жалкой воровкой.
— Доченька зачем же так….
— Отвечай.
— Понимаешь, девочка, — затараторила недосушенная ящерица, как мысленно окрестила ее Втри, — здесь такое дело. Ходить босиком — все ноги стопчешь. Да и холодно, когда дождь снаружи.
— Прости, я не совсем поняла…
— Ничего, поймешь скоро. Все понимают, — успокоила Втри воровка туфель.
— Хочешь сказать, что вам нечасто дают новую обувь?
— Ха, если бы. Свою пару я стоптала уже… лет сорок пять назад. Да, точно, сорок пять. Тогда еще халифом был…
— Постойте, — прервала воровку, Втри. Она сама не заметила как перешла на «вы», — вы хотите сказать, что провели здесь, в гареме, уже сорок пять лет?
