Гвардеец просто не подобрал никакого иного слова, которое объединяло бы население стран, располагающихся к северу и западу от халифата. Надо заметить, что о жителях других сторон света келхарцы отзывались не лучше, называя их южными и восточными варварами в соответствии с тем, на юге или же на востоке они жили.
— Шел, а теперь его нет? — не унимался волшебник.
— Полагаю, что так, — подтвердил гвардеец. — Во всяком случае, со времен Хул-Дул-Гур-Бур-Фура IV о проходе никто ничего не слышал, а прошло с тех пор уже больше сорока лет. Должно быть, проход давно обвалился. Но вернемся в 753 год, время царствования мудрейшего из мудрых Хул-Дул-Гур-Бур-Фура I, пусть дождь вечно льется на его голову в доме лесных братьев…
Примерно в том же духе прошел остаток дня. Шус то приходил в себя, то вновь проваливался в пучины сна. Мерный голос Еле, рассказывавшего о старых временах и древних правителях и визирях, действовал на Шуса не хуже рассказов учителя о магических интегралах и математических пентограммах. Как потом припоминал Шус, они даже останавливались пару раз. То ли для более тщательного осмотра памятников культурного наследия, то ли для трапезы, то ли для того и другого. Шус не был уверен. Во всяком случае, все это было окутано дремотной дымкой и таким бы и осталось, если бы не одно событие. Его можно охарактеризовать одним, не самым простым и далеко не самым употребляемым, зато крайне емким словом. Мамонтокатастрофа.
Уже на исходе дня, когда Эридана уже скрылась за дворцовой стеной, но все еще подсвечивала своими лучами золоченные купола дворца, в то время как Просима лишь карабкалась к своему зениту, готовясь одеть ночь в багрянец, в нескольких десятках метрах впереди из-за поворота вывернул другой бритый мамонт, если же быть еще точнее, то этот мамонт был самкой. Именно в этом и заключался весь трагизм ситуации, да еще в том, что мамонтов в халифате не кастрировали, не столько из-за милосердия и мамонтолюбия, сколько по причине дороговизны доставки этих довольно редких в южных широта животных с крайнего севера. Да еще в том, что из-за перемены климата и широты, биологические часы мамонта вконец сбились и взбесились. Короче говоря, мамонт при виде молодой самочки и не подумал дожидаться удобной оказии и уж точно не собирался покупать цветы с коробкой конфет или хотя бы спрашивать о желаниях предмета своей страсти. Вместо этого он, развив приличную скорость, устремился к ней, оглашая округу трубным ревом. Остановить же мамонта не смогли не только крики Углугха, сопровождаемые ударами его пяткок по ушам мамонта, но у удары его увесистой дубинки.
Что же касается самочки, то, как оказалось, она не возражала. Нельзя сказать, что она остановилась или ответила на крики вожделения, наоборот, она даже несколько ускорилась, но при этом она даже и не пыталась убежать от преследователя. Когда же мамонт Лендальского посла наконец нагнал предмет своего обожения, он, не долго думая, поднялся на задние ноги для того, чтобы закинуть свое немаленькое тело на спину своей возлюбленной, не на секунду не задумываясь о тех, кто же на этой самой спине находится. А надо сказать, что на спине располагалась корзина с парой скамеечек, вроде той, что была и на спине мамонта-самца.
Кто именно находился в корзине на спине мамонта-самки никто из находившихся в корзине мамонта-самца понять не смог. Тем более, что времени на разглядывание у них было не так уж много. Лишь Втри показалось, что господин, сам смахивающий на мамонта не столько видом, сколько весом, ей смутно знаком. Да и приглушенные тушей мамонта ругательства, как показалось Втри, она где-то уже слышала. Впрочем, поручиться за это она не могла. Тем более, что если еще могла согласиться с тем, что она «Кол-хогр Суль-акгорра», то уж не в коем разе не считала себя «Шургака», поэтому предпочла считать, что все это относится не к ней.
Шус все это время спал, что было довольно-таки затруднительно, при том, что то, что считалось плоскостью в этом хитроумном средстве передвижения, накренилось по отношению к поверхности земли градусов на сорок. Его не разбудил даже победоносный вой мамонта.
