Важным признаком мифологического пространства «Подвига» является размывание четких границ между реальными и потусторонними мирами. Герой выходит на случайной станции на юге Франции и, пройдя по улице, вдруг спохватывается, что не заметил названия городка. «Это приятно взволновало его. Как знать, — быть может, он уже за пограничной чертой… ночь, неизвестность… сейчас окликнут…» (с. 183). Неопределенность мирораздела делает осязаемее соседство потустороннего.
Символом модернизированной трансгрессии миров является в романе поезд. Примером служит пересечение на поезде маленьким Мартыном чужого и родного пространств (с. 32). В финале Дарвин спрашивает Мартына: «…не проще ли… переехать границу в поезде?» (с. 229). Путешествие на поезде допускает регистрацию обоих миров. Так, по пути из Марселя в Лозанну «волшебство было тут как тут: эти огни и вопли во мраке» (с. 51). Намек на инфернальный образ отсылает к VI книге (стр. 425–426) «Энеиды». В Царстве мертвых у первых дверей слышит Эней детские вопли. Аллюзия, как это часто бывает у Набокова, возвращается в текст романа. Персонажем, объединяющим оба мотива — поезда и детских страданий в Зоорландии, является в «Подвиге» Ирина (см. рассказ о ней Грузиновой, с. 173).
Узнав историю Ирины, Мартын понимает, «что никто и ничто не может ему помешать вольным странником пробраться в эти леса, где в сумраке мучат толстых детей и пахнет гарью и тленом» (с. 173–174).
Мартын, подобно герою мифологической поэмы, ориентируется в таинственном для него пространстве по знакам, сигналам. Ими служат звезды (с. 59), огни (с. 181), звуки (с. 32), тишина (с. 53), птицы (с. 67)… Герой ощущает единство мира, присутствие потустороннего в реальном.
Так, на террасе в Швейцарии Мартын чувствует «призыв в гармонии ночи и света» (с. 59). Неопределенность границ, взаимопроникновенность миров и, наконец, их гармоническое единство и убеждают Мартына в возможности ухода и возврата из Зоорландии.
3. Мифологический сюжет.
Повествование складывается из автономных сюжетных единиц, четко соотнесенных со сменой локуса. Их отличает сюжетная повторяемость, вариативность в пределах константной схемы. Несколько раз проигрывается сюжет испытания смелости героя: в Крыму (с. 21–22), дважды в Швейцарии (с. 101, 105), в Англии (с. 144–145). Несколько раз в романе возникает любовный треугольник, но он всегда отмечен пародийной бесконфликтностью. В Греции муж Аллы, застав ее с Мартыном, попросту не замечает измены (с. 49). В Англии боксовая схватка Мартына с Дарвином кончается дружеским примирением (с. 145–146). В Берлине сам Мартын отказывается от соперничества с Бубновым (с. 174). Любовная интрига дедраматизируется переключением на социально сниженный, упрощенный вариант чувств. В Швейцарии Мартын забывает Аллу, увлекшись горничной Марией (с. 56), а в Англии «несчастная любовь (к Соне. — Н. Б.)… не мешала ему волочиться за всякой миловидной женщиной» (с. 120) и вступить в короткую связь с официанткой Розой (с. 120). Пародийная вторичность сюжета-клише — романа «барчука» с прислугой — подкреплена общим условием: оба женских образа являются автоаллюзией на первый набоковский роман. Дурно пахнущая Мария («однажды, после ее ухода, Софья Дмитриевна потянула носом, поморщилась и поспешно открыла все окна, — и Мартын проникся к Марии досадливым отвращением…», с. 56) и «смугло-румяная» (с. 120) Роза в Кембридже — пародийные варианты смугловатой Машеньки, чей нежный благоухающий образ розы закодирован в тексте романа[135].
Репетитивность сюжетных фрагментов в «Подвиге» характерна для мифологического сюжетостроения[136]. Более того, отдельные сюжетные периоды романа непосредственно отсылают к «Одиссее» и «Энеиде».
Так, роман Мартына с Аллой Черносвитовой — аллюзия на Вергилия, но одновременно и на Пушкина. Начну с пушкинской сказки «Руслан и Людмила». У Мартына завязывается роман с женой Черносвитова, который живет с ним в одной комнате и, бреясь по утрам, «неизменно говорил: „Мазь для лица Прыщемор. В вашем возрасте необходимо“» (с. 40). В поэме Пушкина колдун Черномор уносит невесту Руслана. Имя сказочного злодея «раскалывается» на фамилию мужа и название крема. Сила Черномора в бороде. Ср.: в романе обманутый муж усердно бреется «безопасной бритвой» (с. 40). У Пушкина седую бороду Черномора «на подушках осторожно» несет «арапов длинный ряд»