Трагедия в гостинице «Англетер» все изменила, заставив взглянуть правде в лицо. Если бы не ее увлечение Седовым – а оно, судя по дневниковым записям Бениславской, достигло апогея к зиме 1924–1925 года (когда С. А. на Кавказе работал над «Анной Снегиной»), – Есенин наверняка бы не порвал с уже определившимся образом жизни. Галя была единственным человеком, кому он мог полностью доверить и свои литературные дела, и свою младшую любимую сестру Шуру. К тому же к весне 1925-го, как свидетельствует все тот же дневник, отношения Г. А. с Л. утратили курортную остроту, а свидания – регулярность, и Галина Артуровна, отрезвев, честно признается себе, что в разрыве с Есениным, громком, с надрывом, виновен не только он:
«Почему случилось – знаю».
Отчасти знаем и мы. А вот как это случилось… Можно только предполагать…
…В «Аквариуме», ежели особенно не вглядываться, было почти так же, как двадцать лет назад, когда Нина Поликарповна с мужем, возвращаясь из Крыма, задержались на неделю в Москве. Всё, даже пирожные. Кофе, правда, поплоше, не «Мокко», зато «Бенедиктин» в узких ликерных рюмках не уступал прежнему. Нина Поликарповна, перехватив взглядом официанта, заказала еще два кофе и пачку сигарет. Галина молчала, смотрела мимо, но краем глаза рассматривала тетку. Нина курила красиво, не по-медицински, да и в самой ее повадке, в покрое блузки был какой-то особенный грузинский шик. Слегка опьянев, тетка принялась восхвалять полезный для здоровья отдых в Гурзуфе. Галина ее не слушала. Смазливый юнец, сильно шаржируя, в костюме черного Пьеро изображал Вертинского. Вертинский был вечным предметом спора. Сергею он почему-то нравился, ей – нет. Шлягер был, видимо, новенький, только-только из Берлина, нэпманши перестали жевать.
Ваш любовник скрипач, он хромой и горбатый,
Он совсем вас не любит, ревнует и бьет,
Но когда он играет концерт Сарасате,
Ваше сердце, как птица, летит и поет.
Он вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил…
Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambre,
И давно уж не моден, давно неприличен
Ваш кротовый жакет с легким запахом амбр.
Нина Поликарповна смутилась: этого еще не хватало, как бы не подумала, что я нарочно. Галина по-прежнему смотрела мимо, крутя в пальцах ярко-зеленую рюмку и улыбаясь одними губами. Чему?
– А помнишь, Нина, того мальчишку, стихи, тощий, чей-то родственник из Казани? Помнишь: «И боюсь я, что милый твой разум покорит каждый наглый поэт, если только к изысканным фразам он прибавит и модный жакет?»
Нина напрочь забыла и стихи, и мальчика из Казани, но то, что Галя вспомнила про модный жакет, вывело ее из затруднения.
– Вот-вот… И я про то же: пора нам с тобой, Галочка, приодеться, успеем еще до Кузнецкого моста добраться и все модные лавки обойти. Тебе пару платьев, а мне – жакет.
Галина попробовала вспылить, но тетушка ее притушила.
– На бабушкино столовое серебро покупатель нашелся. Ну, и Артур прибавил. Он в Польшу уезжает. Имение хочет продать. Вот твоя доля. И на обновки, и на Гурзуф хватит. Там, кстати, когда-то такие кони у татар были…
Для первого раза татарин предложил Галине гнедую кобылку, веселую, ладную, послушливую, дамы, по словам хозяина, ее обожали. Предосторожность оказалась нелишней. И прибрежная дорога, и горные тропы – маршрут каверзный, без проводника и послушной лошадки новичкам не осилить. Но в тот день Гнедую уже кто-то нанял. Татарин, поколебавшись, вывел для Галии из конюшенки Стройного. Прилаживая седло, предупредил: в гору не шибко любит, грома тоже боится. Жеребенком, в грозу, сверзнулся. Умный, запомнил.
Татарин не обманул. Перед каждой свороткой в гору Стройный напрягался, выгибая шею и вскидывая красивую голову. И вдруг, заржав, рванулся, заторопился… И вверх, вверх… Сначала Галина узнала Гнедую, всадника разглядела потом, когда, остановившись на первой же смотровой площадке, решила пропустить их вперед. Гнедая решила иначе, всадник тоже. Спешившись, закурил. Галина его примеру не последовала. Где она видела это лицо? Но она его точно видела. Причем совсем близко… Видела, хотя и не замечала. На вид совсем мальчик, одет обыкновенно, футболка, парусиновые тапочки, вот только часы… Часы были явно не из той, как выражалась Катерина, оперы. Стройный занервничал, Галина оглянулась: со стороны Ялты двигалась туча.
