В то лето на борту «Пилар» царила особая, незабываемая атмосфера. Друзья часто находили общий язык. Но Эрнест порой мог вспылить, но сердился больше на себя, чем на остальных. Совершенно непредсказуемо он проявлял вспыльчивость.
Проигрыватель, разбитый по неосторожности, был частью судовой обстановки. Некоторые записи, прослушанные неоднократно, назойливо звучали в ушах гостей судна. Среди мелодий были «Эксперимент», «Штормовая погода» и выступление Джимми Дюранта. Потом следовала песня «Злой ветер, убирайся прочь…». Песни стали настолько неотъемлемой частью жизни на «Пилар», что гости и члены экипажа открыто выступили за их уничтожение. Эрнест был слишком бдителен и очень любил эти песни, чтобы позволить выкинуть записи за борт. Гости поняли, что в прозрачной воде гавани он, скорее всего, их найдет. В итоге был выбран следующий план избавления. Те, кому было поручено ставить музыку, роняли диски один за другим и наступали на них ногами, пока нагибались, чтобы поднять их с палубы, когда судно шло полным ходом. Все можно было списать на неудачное управление «Пилар».
У местной песенки на Бимини была легко запоминающаяся мелодия. Эрнест иногда напевал ее.
В нашей гавани жирный есть свин,
Вечерком он нас позабавит,
Начнет он махать кулаками,
И удар его будет крученым,
Просто пьян этот сукин сын.
Было несколько предположений о том, к кому относится эта песенка. Большинство людей считали, что это не про Эрнеста, хотя он прославился, боксируя с кем угодно. Он никогда не дрался, за исключением случаев самообороны. Однажды утром, когда только взошло солнце, он и Том Хини, бывший чемпион Британии в тяжелом весе, встретились по взаимной договоренности на пустынном западном пляже Норт-Бимини и провели несколько раундов в перчатках. Это была дружеская встреча без времени, очков и судей. Случайно Эрнест посмотрел наверх. На верхней тропинке длинной линией выстроились наблюдатели.
– Послушай, Томми, – сказал он, – пойдем-ка отсюда. Мы устраиваем тут бесплатное шоу, после которого надо ползать на коленях со шляпой в руке, прося подаяния.
Хини согласился. Они сняли перчатки и отправились купаться.
В течение июня и первой половины июля удача в рыбалке начала уходить от Эрнеста. Его, как никогда, осаждали благодарные зрители. Но когда клев был изумительным, он вместе с другими большую часть времени посвящал подготовке наживки. А когда приманка была готова, большие марлины и тунцы были к ней равнодушны. Когда все же рыба клевала, то либо обрывалась леска, либо рыбу съедали акулы, а то и лодка, полная зевак, путала лески при неудачном маневре. И такое случалось часто. Эрнест не скрывал своего раздражения.
Джейн Мейсон пришла из Гаваны вместе с Карлосом Гутиерресом. Он собирался помочь Эрнесту багрить рыбу, а в этом деле ему не было равных. У него были невероятные познания в области рыболовного промысла. Но каким-то образом он навлек на себя недовольство Эрнеста. У последнего абсолютно не было никакой жалости к себе. Он не считал жалость хорошим качеством и не применял ее по отношению к другим. Через некоторое время это вылилось в особую форму поведения, которую лучшим образом описывает фраза «посмотрим, сколько он или она смогут поймать». И не важно, был ли это его помощник, член экипажа, жена или друг. Всем доставалось сполна.
– Папаша может быть более суровым, чем Господь в тот день, когда все человечество плохо ведет себя, – сказал мне Роберт Капа, когда мы были наедине.
По эмоциональности Карлос очень напоминал Эрнеста, поэтому такое отношение задевало его очень сильно. До знакомства с Эрнестом он рыбачил более тридцати лет на открытой лодке в южной части Гольфстрима. За это время он узнал практически все о ловле марлина. Он говорил на старом испанском наречии, был прекрасным моряком, любил море и людей, посвятивших свою жизнь водной стихии.
Это время было неприятным для Эрнеста во многих отношениях. Досадно было то, что другие суда ежедневно возвращались с крупной добычей, когда его удача была непредсказуемой. В итоге он обрушился на Карлоса с потоком обвинений. Чувствуя слабое место, где можно подавить чувство собственного достоинства, Эрнест сказал Карлосу такие фразы, которые тот не рассчитывал услышать ни от кого на свете. С той неумолимостью, с которой стрелки заведенных часов завершают круг, пришел черед Карлоса ощутить на себе тяжесть гнева Эрнеста.
