‑ Молю тебя, Боже, реки Свое Слово!
Повеяло холодом, словно крест тяжко вздохнул, готовясь произнести речь пред собравшимися.
‑ Долгое время прошло, ‑ начал идол хором тысячи голосов, ‑ но скоро все прервется. Долгое время скрывались неверные в пустынях и прахе веков. Теперь же они среди нас.
Толпа на мгновение зароптала, но тут же затихла под строгим взглядом жрецов.
‑ Они явят себя в ближние дни, и слова их будут о старой вере. О тех вещах, что отжили свое, и не желают уходить. Выйдет средь них предатель, рожденный во Тьме, но отдавший себя в руки Света. Он придет из верхов, хоть проснулся в черной земле, и поведет свое воинство к славным боям, и не будет немертвым покоя во всех городах и селениях. Тишина придет в мир, и каждый обретет, что заслуживает. Вот Слово Мое, дети тлена, несите его чрез моря и дороги. Да свершится то, что начертано Свыше.
Архиепископ стоял пред крестом, не в силах вымолвить ни слова. Он должен был отправить силу обратно во тьму, но Владыка костей не ждал чужой воли. Кости вновь запели свою адскую песню, и вязкая мгла заполнила храм.
Никто не ожидал такого ответа от Бога. Не раз изрекал Он предсказания, и счастливые, и мрачные, порой слишком жестокие, и никогда не лгал. Но сейчас никто не желал ему верить.
Сотни глаз смотрели на верховного жреца. Толпа ждала ответа. Что он мог им сказать? Что Повелитель праха разгневался? Что надо замаливать перед Ним свои грехи? Или предложить Ему больше жертв?
Страх едва заметно скользнул по его лицу, и прихожане взвыли, как звери.
Души в стенах вторили душам во плоти. Все ждали ответа, суда, утешения ‑ чего угодно, лишь бы сбросить с себя груз неизвестности. Гнилые пальцы тянулись через заслон служителей. Они жаждали цели, жаждали смысла. Что ж, они их получат.
Легкий ветер присмирел,
Вечер бледный догорел,
С неба звездные огни
Говорят тебе: «Усни!»
Тихий голос дрожал во тьме забытья. Он слушал эту песню, не понимая слов и смысла. Ему чудилось тепло, такое далекое, забытое через сотни прожитых лет.
Не страшись перед судьбой,
Я, как мама, здесь с тобой,
Я, как мама, здесь пою:
«Баю‑баюшки‑баю».
Не хватило сил. Просто упал у ног провидицы, даже ничего толком не узнав. А теперь он лежит у нее на руках, словно дитя, и слушает колыбельную. Не хватает только теплой груди доброй кормилицы.
Тот, кто знает скорби гнет,
Темной ночью отдохнет.
Все, что дышит на земле,
Сладко спит в полночной мгле.
Он слышал, как она плачет. Не от горя, это точно. Пусть дрожит ее голосок, сердце бьется ровно… Нет, глупость какая, оно совсем не бьется. И все же он чувствовал ее радость, словно с рождения огневолосая вещунья ждала его прихода. Тварь без имени, пришедшая из неоткуда, дикий зверь, нарушивший тихое безумие местной жизни, был ей дороже всего на свете. Что же вертелось в ее голове, какие мысли, прозрения?
Дремлют птички и цветы;
Отдохни, усни и ты,
Я всю ночь здесь пропою:
«Баю‑баюшки‑баю».
О Боги, нельзя спать, только не снова. Надо превозмочь себя, не дать проклятой дреме пустить корни. Она уже уходит, да уходит! И теперь вновь возвращается голод, черт бы его побрал! Мой главный помощник, раскрывает мои глаза, и я вижу кровь, стекающую по белой девичей груди, и жадно слизываю багровые капли. Даже на вкус она совсем не такая, как у других сородичей. Ее кровь не пряная, не столь терпкая, но слаще в десятки раз, в ней чувствовалась радость и ноты грядущих побед.
Безумие девушки просачивалось в его голову.
Он поднимался все выше, по тонкой шее до нежной щеки. Что могло остановить его? Взгляд огромных черных глаз, из которых лились животворящие слезы. Вновь они смотрели на него, и в них не было страха и боли, лишь понимание и доброта.
‑ Выпей меня, ‑ прошептала ему Эльза. ‑ Выпей, и ты увидишь во мне себя.
‑ Я не могу, ‑ ответил он, устало прильнув к ее груди. Они все еще лежали в теплой ванне, не расставаясь ни минуты, с него даже не стянули окровавленные лохмотья, ‑ это сладкий яд…не благословение.
‑ Я видела тебя все это время. Ты ‑ Спаситель.
‑ Не понимаю…
‑ Ты все поймешь, только сделай глоток.
‑ Нет, нельзя…
