Как спела наша с тобой непростая знакомая: «Эта грустная сага никогда не закончится», – и дальше, как будто про нас с тобой: «Ты был счастливый и пьяный». Но ты, гад, открыл секрет, как можно быть счастливым без бутылки вискаря, а гад потому, что утаил секрет от меня, эпилептического другана.
Когда меня бьет тоска в самое сердце, когда мне хочется убежать от раскаленной действительности, я слушаю твою грустную сагу – «Последний день в году»: «как можно просто так уйти и не сказать хотя бы двух-трех фраз».
Ты не обвиняешь, ты просто грустишь… Вот бы мне научиться – не обвинять.
Я-то, друг мой разлюбезный, эвфемизмов не ищу, наговорю гадостей, после ночь не сплю. Ставлю твою «На сиреневой луне», а уж если совсем подлейшее состояние духа – «Если ты когда-нибудь меня простишь», учебное пособие для аспидов по перевоспитанию самих себя. Покуда я пачкал свой послужной список сомнительными подвигами, ты умудрился подружиться с величайшим гитаристом в мире – Ал ди Меолои, и этот коллаборационизм разрешился ажурным альбомом, сразу же мною внесенным в заветный список средств по преодолению дисгармонии бытия (а что делать, Господь не осенил меня даром бряцать на лире… так, ёрничаю понемножку).
Приближаюсь к исходу свой эпистолы и, чуя твою улыбку, постараюсь избежать одических нот.
Вот, например, в нежно любимом журнале ОМ работают очень молодые люди (мне, не смейся, одна кисейная барышня так и сказала: я, мол, выросла на ваших передачах), для коих мы уже буридановы ослы. На высоком языке трибуны это называется разностью мировоззрений. Вот ты – мой полпред в общении с этими охальниками: мои цидулки все забудут, а музычка того, кого я сейчас безбожно хвалю, еще возведет радугу над землей для них, отменивших рай земной по Марксу, утвердивших рай земной под аккомпанемент сладких и сладко-грустных звуков.
Что делает его счастливым?
Как писал по сходному поводу Довлатов: «Кошмар и безысходность – еще не самое плохое. Самое ужасное – хаос».
Константину Эрнсту 50 лет, и он – ретранслятор кошмара, безысходности, хаоса, но он так хитро ретранслирует, что ожидаемого ощущения, будто ты стоишь посреди мусорной свалки исполинских размеров, – этого ощущения нет.
Он должен быть слаб глазами, крепок умом, важным и вместе веселым, он должен понимать любые строки из цветаевской, даже те, которые она сама не очень, и если даже что не так, делать вид, что вещий смысл генеральных материй и категорий им постигнут.
Вы хотите такой участи?
Отойдите от меня.
Что делает Эрнста счастливым? Я не коротко знаком, но я знаком и могу предположить: любовь, рукопожатия сильных мира сего и рейтинги.
И кино. Полюбил он делать кино. Пока другие делают кино про «задержанных в развитии» для «задержанных в развитии», он пытается делать кино про меня – смешного, сложного человека, попадающего в силки неумолимой судьбы и подвергающегося безжалостной деконструкции.
Ему приходится лукавить, ему приходится устанавливать на площадках вульгарно-романтический свет, чтоб взоры гостей сверкали, чтоб с одной стороны популизм, с другой – экзистенциальные неувязки.
Он чувствительный, провалов не терпит, потому их не допускает (и не связывается со мной, видимо, по той же причине), и, пока стряпает программы про свах, потрафляя своему кругозору, целый день посвящает Высоцкому и показывает живописные страдания американских яппи.
50. Впереди долгая жизнь, заполненная до краев. Чем? Его поисками и стахановской истовостью. Нашим любопытством, и в идеале – верностью.
До сих пор не утихают споры вокруг речи Парфенова по поводу плачевного положения дел на ТВ. Депутат Андрей Макаров, который одно время, и негаданно успешно, вел на REN ток-шоу «Справедливость», считает, что из Парфенова правдоруб никакой, он неизменный нарцисс, и вообще, прежде чем изображать из себя трепетного правдолюба, надо было хотя бы намекнуть Константину Эрнсту на то, что готовится такой убогий демарш.
Он даже Альбине Назимовой (супруге Влада Листьева, учредившей Приз) не позвонил. Зато позвонил на Первый канал, чтобы узнать, где и когда можно забрать миллион свой. Сам Парфенов не преминул ответить критикам во время беседы с Олегом Кашиным. Но выбрал для отлупа, против всякой логики, Андрея Малахова, тоже позволившего себе ехидцу в адрес правдолюбивого мэтра, – обозвав его «трепетным принцем эфира».
