Захарченко не извинялся, он извивался, готов был сгореть перед другом. Коля угрюмо молчал. Наконец произнес:
— После такого... Веру в человека... Только скажи: у вас серьезно или так только?
— Если честно, Коля, то серьезно.
— Вадик-гадик!
— Ну Коля!
— Да что «Коля»... Ладно, братцы-кубанцы, совет вам да любовь, как говорится.
Новость быстро разнеслась, все ждали, что Рыбников с кем-то поменяется и не будет жить с Захарченко, но этого не случилось. Мучился, но оставался с Вадиком. Пробовал переключиться на другую девушку. А хоть бы на Клару Румянову, тоже актерку мастерской Папы и Мамы. Нарочно, чтоб видела Ларионова, ухлестывал за крошечной Кларой. Очередную стипуху утяжелил занятыми у других ребят рублями и купил золотые часики. На глазах у Алки вручил их Румяновой:
— Вот, так сказать... Хочу, чтоб ты была со мной...
Хлоп! — вместо Клары ответила ему пощечина:
— Ты что, меня за продажную принимаешь? И не подходи больше!
А часы полетели в окно. И полетят потом дальше, чтобы прилететь в фильм «Девчата», только там Рыбников в роли бригадира лесорубов Ильи Ковригина разбомбит их каблуком сапога. А чтобы раздать долги, Коля потом долго одной гречкой питался, и она тоже попадет в «Девчат», чтобы Ковригин ее лопал из алюминиевых мисок.
Да уж, кипели страсти в институте кинематографии! Вот ведь жизнь была — что ни день, то событие.
Лида продолжала дуться, да еще узнала про Алку:
— Ну ты, Незримов, и подлец же!
— Это еще почему?
— Ларионова-то расчирикала всем, как ты ей предложение делал.
— А почему это тебя так взволновало? Я же для тебя всего лишь бревно.
— Просто не ожидала, что такое бывает. Сначала одной девушке предложение, через месяц — другой. «И целы башмаки, в которых шла в слезах, как Ниобея». Обходи меня стороной за версту, Незримов, понятно?
А как еще недавно все любовались этой парой: Эол и Лида, Лида и Эол — песня! Вот уже и Новый год они не вместе встречали, и сессия проползла в прошлое. На каникулы Незримов помчался домой повидаться с отцом, матерью и сестрами, соскучился по ним безмерно. А в первое же утро, проснувшись в родном доме, вдруг сильно затосковал по Лиде. Гляди-ка, а ведь не на шутку влюбился! И ни одного поцелуя к ним еще не прилетело, вот же напасть какая. А ему жадно захотелось схватить ее и целовать, целовать...
Еле дождался возвращения в Москву. И едва начались занятия:
— Люблю тебя безумно! Не видел две недели, чуть с ума не сошел.
— Слова, слова, слова.
— Да ладно тебе Гамлетом сыпать! — Рывком схватил ее, прижал к себе, и вот вам — первый страстный поцелуй. Только бы не получить как Коля от Клары. Нет, обошлось, и Лиде явно понравилось. Тихо произнесла:
— Чтобы этого больше... — И нетвердой походкой зашагала прочь, но он догнал, развернул и снова приник губами к ее губам, ставшим еще мягче и горячее.
ВГИК ликовал: Эол и Лида снова вместе! И «Похитители велосипедов», только что вышедшие в прокат, укрепили их воссоединение.
— Вот это действительно кино с большой буквы! — восторгался Эол.
— Ну, слава богу, а то я думала, ты снова скажешь: «итальяшки».
— Они, конечно, все равно итальяшки, но этот Викторио де Пися молодец.
— Фу! Де Сика. Витторио де Сика.
— Так это одно и то же.
— Нет, ты решительно бревно! Какой ты Эол? Ты Емеля-дурачок! Опять хочешь поссориться?
— Ни в коем случае. А как ты думаешь, финал фильма трагичен или оставляет надежду?
— И трагичен, и оставляет надежду.
— Я тоже так считаю. Ведь этого Антонио могли в тюрьму упечь, и тогда совсем труба. А мальчик его спас. Мальчик вообще лучше всех в этом фильме играет. Как его? Бруно?
— Бруно.
— И мужик молодец, что не полез в бутылку, отпустил бедолагу Антонио.
— Кстати, этот Антонио бедняк из бедняков, а фамилия у него Риччи. По-итальянски значит «богатый». То есть режиссер подчеркивает, что у него есть главное богатство — жена и сын.
— Ишь ты, здорово! А ты откуда знаешь, что «риччи» это «богатый»?
— Я тут начала итальянский учить. Назло тебе, бревну неотесанному.
— Ну что ж, бревно вещь надежная, — рассмеялся Эол. — На бревне мир держится.
И после длительного поцелуя в тени парка:
