— Что было дальше? — спросил я.
— С бабушкой и ее друзьями? Их обвинили в шпионаже и бросили в лагерь. Каждого в отдельный. И никогда больше она их не видела. Ене отправили на шахту в Приморье. Там она лечила сокамерников, а однажды вылечила молодого русского лейтенанта, который страдал язвой желудка. Лейтенант тот решил спасти юную девушку и устроил ей вольное поселение. Они полюбили друг друга. Потом Ене приютила одна корейская семья рыбака во Владивостоке. Лейтенант приезжал туда навещать ее. Но вскоре его перевели в Магадан, и там он погиб от рук уголовников. Ене ждала от него ребенка. Позже старший сын рыбака сказал ей, что она ему нравится, и он хотел бы на ней жениться, а ее ребенка — усыновить. Она согласилась. А потом была депортация. Сталин всех корейцев Приморья выселил в Среднюю Азию. Ене с мужем и грудным ребенком попали в казахский город Джамбул. Там родились у них еще сын и две дочери. Младшенькая стала моей мамой. Вот и все. Вы лучше бабушку попросите, она вам подробней расскажет. У нее прекрасная память.
— Неужели никто больше из ее друзей не уцелел?
— Бабушка склонна думать, что никто. Она отправляла запросы, но никакого ответа.
— А в Америку она ездила?
— Да. В 97-м. Дети собрали деньги и она с дочерью, моей мамой, летала в Нью-Йорк. Но это уже был не тот город, который она оставила много лет назад. Там все изменилось. И школы той уже не существовало, все, кто там учился, разъехались по миру. Из своих родственников бабушка разыскала брата и племянников. А родители ее, конечно, давно умерли. Таким образом, погостив на родине две недели, она вернулась назад.
На лестнице показались старушка и Таня. Девушка спускалась осторожно, держась за живот.
— Что, болит? — спросил я ее.
— Терпимо, — качнула головой Таня.
— Ехать в машине она может, — сказала Ене Черсуевна. — А вот маме лучше остаться здесь до завтра. У нас места много, не беспокойтесь.
Я поднялся наверх, чтобы попрощаться с Екатериной Васильевной, она лежала на диване в спальне, укрывшись одеялом. Лицо ее было красное, будто долго сидела на солнцепеке.
— Ну, как вы? — как можно бодрым голосом спросил я. — Выдержали экзекуцию?
— Выдержала, дорогой, — сказала Екатерина Васильевна. — Знаешь, Андрюша, что я чувствую… Боли в груди нету, только больно там, где прижгли. Ене Черсуевна сказала, что через пять часов и прижженные места не будут болеть.
— Вот и прекрасно! — сказал я. — Завтра я за вами приеду!
— Спасибо, миленький!
Таня тоже выпила чашку чая, и мы засобирались. Я посадил девушку в машину, включил двигатель. И тут вспомнив, вернулся в дом, спросил старушку об оплате за лечение. Я намеревался заплатить.
— Деньги я беру, иначе лечение не пойдет впрок, — сказала Ене Черсуевна. — Но ты сегодня убрал снег во дворе. Пусть это и будет платой.
— Но я чистил в свое удовольствие! — возразил я.
— Не спорь с бабушкой, — улыбалась Люся. — Это бесполезно. Поезжайте и ни о чем не беспокойтесь.
* * *
Обратной дорогой Таня шутила, рассказывала разные истории, короче, вела себя так, будто ей совершенно не больно.
— Смешная она, докторша, — сказала потом девушка. — Смешная и добрая. Она объяснила нам с мамой, что означает ее имя по-корейски. Оно состоит из двух значений. Е — означает — Да. Не — тоже означает — Да. По-нашему выходит — Да-да. Представляешь?
— Ага, — кивнул я. — Но, вероятно, ее имя содержит и другой смысл. Кто же будет называть своего ребенка таким несуразным именем?
— И, правда…
— А ты знаешь, сколько ей лет?
— Кому? Ене Черсуевне?
— Девяносто.
— Ну, да, — не поверила Таня. — Шутишь?
— Совсем нет. Люся, внучка ее сказала.
— Неужели?!.
— Древняя старушка. Жизнь тяжелую прожила, в лагере сидела.
— Не могу поверить.
— А может, тебе не надо было жечься? У тебя ведь ничего не болит.
— Когда она посмотрела на меня, я сразу будто окунулась в ее глаза. Я поверила ей тотчас… Я молода и здорова. Но порой в меня вселяется какая-то непонятная тревога, я не могу долго уснуть. Внутри меня, где-то в глубине что-то нарастает, наматывается в жгучий клубок… Старушка все верно сказала…
* * *
Дома Таня разделась, показала мне три черных пятна на теле, которые оставила горящая мокса, величиной с десятикопеечную монету, — два на животе и одно на спине, у левой лопатки.
