- Это облака,
- сказал орел через ветер. Он склонил голову и глянул на Еноха своим огромным,
красивым, умным и добрым оком. Снова раскрыл свой большой мощный клюв и сказал:
- Удобно ли я
держу тебя, Еноше?
- Мне
холодно, - сказал Енох. - Я замерзаю.
Туман вдруг
рассеялся. Горы остались в стороне. Внизу под летящими, среди ржаной тишины
хлебных полей, лежал город каинитов. С высоты полета оказалось, что он имеет
форму звезды. Город-звезда как бы поворачивался под летящими, точно был
приведен в действие механизм, на который способен только гений Каина. Енох
видел дымящиеся трубы доменных печей по окраинам, малюток-людей, идущих по
кишечкам улиц. Снова залетели в облако, такое яркое, что Енох зажмурил
слезящиеся глаза и закрыл их руками. Орел сказал:
- Посмотри
вокруг, Еноше, земля исчезла!
И вдруг Енох
перестал ощущать тяжесть своего тела, а чувства его стали несравненно тоньше,
как бы разрушились невидимые стены, и человек стал свободным. Енох открыл глаза
и почувствовал какое-то внезапное расширение зрения. Уже не орел, а два ангела несли
его. Человеку снова стало страшно. На островках, похожих на облака, стоят в
золотых одеждах ангелы. Они провожали Еноха удивленными взглядами. Человек
трепетал. Он услышал за спиной:
- Так пахнут
рожденные женщиной.
- Но что он
делает здесь? Разве Господь не изгнал людей из горнего мира, как изгнал
мятежного херувима с его приспешниками?
- Мы не знаем
замысла Божьего о человеке, - отвечал другой ангел.
- Разве они
не приравняли себя к падшим ангелам, когда ослушались Господа?
-
Поостерегись обсуждать дела Божии! Позавидовав Адаму, ниспал херувим Денница!
- Не ему ли
они поклоняются в своем городе?
- В горах
сифиты чтут истинного Бога и называют себя сынами Божьими. Может быть, этот
человек один из них?
Енох посмел
оглянуться: их сопровождали еще два ангела. До пят они прикрывали себя крылами.
У одного - гордая складка между бровями.
- В чем
достоинство этого человека, рожденного из капли белого семени, если ему
дозволено в пахнущей плоти взойти на небо? - спрашивал ангел.
- Может, он
будет нести службу с нами и между нас и будет сотворцом Господу в мире
духовном?
Енох увидел
город из небесного хрусталя. По зубцам стены стояли небесные воины. Енох
затрепетал.
- Мне
страшно! - зашептал он.
- Не бойся,
Еноше, - сказали сопровождающие его ангелы, - ты вступаешь в общение с миром
духовным. Твои грехи будят в тебе страх.
- Мне
страшно!..
5. - Мне
страшно! - простонал человек в кормушке, и овцы снова вздрогнули, снова
метнулись в глубь пещеры.
А в доме
задуло свечи. Из отворенного окна пахнуло сыростью и холодом. Мелхиседека
вздрогнула и зябко поежилась. Обняв себя за плечи, подошла к окну, постояла,
вслушиваясь в ночь. Гнулись и шумели деревья. Кричали птицы и казалось, что
кричат сами деревья.
- Что там? -
спросила Сепфора из другого окна.
- Наверное,
Тувалкаин испугал овец грохотом колесницы. - Мелхиседека подумала, что Сепфора
может уловить в ее словах осуждение и мысленно попросила у нее прощения. - Они
волнуются - я успокою, - сказала Мелхиседека, тоном как бы прося прощения у
Сепфоры. Она запалила в очаге факел и вышла.
- Что вы,
милые? Что вы? - приговаривала Мелхиседека, обходя овец. - Что вы, милые?
Успокойтесь, злой человек уехал. - Она подошла к кормушке. Ей вдруг показалось,
что там кто-то лежит. Мелхиседека подошла ближе, опустила факел.
- Мой Бог! -
тихо воскликнула она. - Мой Бог! - прошептала Мелхиседека. Лицо человека,
лежащего в кормушке, точно светилось изнутри. - Кто это? - Мелхиседека обвела
взглядом овец, будто от бессловесных хотела добиться какого-нибудь ответа, и
вдруг ей показалось, что глаза животных исполнены человеческим разумом. Она
испугалась, подумав, что овцы вот-вот заговорят. - Бог мой! - Что-то хорошее,
теплое поднялось внутри нее с тихой радостью. Глаза стали горячи, и тихие
радостные слезы мешали ясно разглядеть лежащего в кормушке человека.
Мелхиседека промокала их кончиком головного покрывала, но видела лежащего
мутно. И вдруг она поняла, что произошло нечто такое, что заполнит всю ее
жизнь. Наступала самая лучшая в ее жизни пора. Пришло счастье, никогда доселе
не испытываемое, непостижимое счастье, может быть, трудное. Радость заполнила
Мелхиседеку, и она еще пуще заплакала. Мелхиседека прикрепила факел к столбу,
бросилась к брату, но не смогла его приподнять. Она взяла его руку, припала к
ней, встав на колени, и поцеловала в жилку.