Ефим
Евгеньевич Сорокин
ЕНОХ
повесть
1. Его тело
наливалось тяжестью, и вечерний, пропитанный изморосью воздух уже не выдерживал
поступи. Путник тяжело пошел по земле. Он все еще не мог понять, куда и зачем
идет. Мешал сосредоточиться свет, но он не оскорблял ни сердца, ни разума. Свет
мягко просачивался сквозь них. Отвесная скала, на которую человек то и дело
натыкался плечом, казалась полупрозрачной, и думалось, сквозь нее можно пройти,
нарушив ее твердокаменность, точно отражение на водной глади. Но боль в плече
свидетельствовала об обратном.
Человек
остановился у каменной стены, будто выросшей из скалы, и долго стоял перед
преградой, которая то вздымалась, то ниспадала, следуя неровностям местности.
Дом с толстыми стенами, казалось, тоже вырос из скалы. Они были одного цвета -
скала и дом, только дом с огоньками в пещерных комнатах выглядел поприветливее.
Неподалеку от ворот путник увидел невысокую изящную колесницу. По кожаному
пологу над богато украшенным кузовом мягко постукивал дождь. Он убаюкал
возницу. Голова в медном шлеме склонилась на грудь, закрытую панцирем из медной
чешуи. Возница спал так крепко, что нога в ботинке на шнуровке соскользнула с
подножки, и дождь мочил обувь. Что-то подсказывало путнику, что колесницы здесь
быть не должно. У строгих задумчивых скал она выглядели инородно. Лошади
всхрапнули, когда путник прошел мимо, и чуть подали назад. Возница мотнул
головой, но не проснулся.
Мужчина
привычно просунул руку в маленькое отверстие у тяжелой калитки и с усилием
отодвинул задвижку с другой стороны. Штырь на бруске к удивлению оказался
железным, а не деревянным, как ожидалось. Из-за дома с лаем выскочил вислоухий
пес, но тут же завилял хвостом, бросился на грудь человека. Тот улыбнулся и
вытер собачью слюну с бороды. Пес мощно терся о ноги путника. Мягкие сполохи
света изнутри растворили тянущиеся цепью вдоль скалы конюшни, погреба, загоны
для скота. Мужчина зажал виски и долго стоял, чуть покачиваясь взад-вперед.
Потом подошел к окну, затянутому прозрачным овечьим пузырем, облокотился на
перекладину приставной лестницы.
В комнате с
побеленными стенами при свете сальной свечи, у очага, из которого сквозняк
выдувал искры, на чурбаках пальмовых бревен сидели мужчина и женщина. Из острых
стеблей женщина плела мешок. От шеи до пят она была закутана в ткань белого
цвета. Голову ее покрывала плотная шерстяная накидка.
- ...и нет
ничего предосудительного, что он добивается руки матери, - говорил мужчина,
медленно развязывая на голове тюрбан. - К тому же Тувалкаин очень влиятельный
человек в городе, очень влиятельный, Мелхиседека. - Мужчина собрал сзади
длинные волосы и привычным резким движением связал их шнурком.
- Твой отец -
Енох, может быть, еще жив, - скорее с обидой, нежели с укором возразила
женщина.
- Я сам вот
этими глазами видел, как отца уносил огромный орел. Они поднялись так высоко,
что превратились в точку. После таких полетов не выживают, Мелхиседека!
- Енох, -
тихо произнес стоящий у окна путник и осторожно оперся рукой о стену, точно
сомневался в ее твердокаменности, будет ли она ему опорой. - Енох. - Имя
казалось знакомым.
- Наши
мужчины давно спускаются к каинитянкам, - сказала женщина. - Но чтобы каинит
просил руки у дочери Сифа!.. - Женщина смутилась и замолчала, сделав вид, что
целиком сосредоточилась на плетении мешка.
- Давно пора
покончить с этим предрассудком. В конце концов Тувалкаин прав: все мы дети
Адама.
- Иногда
кажется, Мафусаил, что ты готов преклоняться перед каинитами.
- Это не так!
Но к Тувалкаину отношусь с уважением. Бог дал ему дар чувствовать медь и
железо. Его стрелы кормят и нас, сифитов.
Горькая
улыбка Мелхиседеки немного смутила Мафусаила.
- Разве не
Бог питает людей, Мафусаил?
- А разве
твой отец и мой дед Иаред не учили тому, чтобы мы не боялись каинитов?.. Не
учил ли нас Енох почтительно относиться к вещам, как к творениям Божьим? Не
учил ли Енох: раз дал тебе Бог вещь, употребляй ее во славу Божью? Кому плохо
от тех удивительных вещей, которые создает своим гением Тувалкаин?
