Енисейские очерки - страница 66

Шрифт
Интервал

стр.

Родное, русское, песни всякие, про купцов, разбойников, колокольчики. Все, чего нет в нынешней жизни, стальной, электрической, электронной. Слушаешь радио про людей, в основном пожилых, любящих, к свету тянущихся, страдающих. Работа, азарт, машины, самолеты, дороги (а я дорогу люблю) и там нет ничего, ни "Колокольчика", ни "Чистого понедельника", ни меня-червя.

Как люблю я Красноярск, Красноярье, все До или (За) — Уралье, Дальний Восток, каждый голос из каждого города — мне родной. Как большинство людей живут без тайги?

Осадить, мягко, как в пухляк, осадить жизнь. Какая разница, где я? Это все Россия. Не разрываться душой, а везде быть — огромным и спокойным.


31 окт. Сегодня ходил в болотинную дорожку, добыл соболя, здоровенного желтого кота. Заснул часа в три.

На Ручьях в Луну. Редкие лиственницы, снег, Луна, есть в этом что-то ускользающее, одновременно и близкое и далекое. Я стал терпимей относиться к так называемой потере времени. Могу тупо лежать, ничего не читая, просто сидеть, слушать радио. Читаю который год все того же Пушкина. Приезжаю сюда и перечитываю "Капитанскую дочку" и т. д. Теперь привез еще Бунина, правда на Остров. Может его тоже поселить здесь?


2 ноября. Пойду на Майгушашу. Вспоминается, несется, столько всего хорошего. Начинаю читать "Визитные карточки". "Завернули ранние холода"… Прекрасно как! Пароход, да все… И вправду сколько в жизни всего крепкого! Красноярск, автовокзал, дороги. А все время гонит человека какое-то неустройство. Как ветер — из области повышенного давления в область пониженного, так и человека. Давление воспоминаний, горя, беспокойства… Вспоминаю — ни разу почти не был спокоен в дороге, ни разу. Раз, пожалуй, когда ехал в Овсянку. Один в каюте. В дождь. И потом Енисейск — падение, разочарование, от Енисея, Севера и простора, морского почти — к освещенному мертвым светом светофора перекрестку, запахам мокрого города. Да, вот эта тяга вечная. Тяга несобранной что ли жизни, когда все порозь. Не в один узел. Когда слишком многое любишь.


5 нбр. Пришел с Майгушаши. Нашел ту избушку, где раньше пилоты охотились, которая теперь моя. Иду-иду, глядь — жердушка, затеска, иду по ним, вот и Тынеп близко, вон береста драна, вон лабаз (медведь, правда, скинул), а вон избушка под горой внизу. Избушка, доложу я, добрая, доски на вертолете привезенные, не чета нам — летуны рубили, все привезено, стекло настоящее в окошке.

Когда шел туда с Ручьев, Петек-глухарей видел сразу четырех. Два на кедре, я их увидел сразу, сидят в разных позах неподвижно. Стало быть три недели топчу снег с полной понягой, все в результате насторожил. Все-таки великая вещь работа.

Все эти дни, конечно, никаких тебе строчек, планов проз, — только набить брюхо под вечер Петькой с рисом (удивляешься, сколько туда влезает, чашки три наверно и чай) — и на нары, притушив фитиль.


5 нбр. В чем же дело? Почему иногда так на охоте прохватывает чем-то, не знаю слова, основательным — нет, настоящим — нет, ладным — ближе, чем-то таким, что нравится, как ничто, и на чем все держится. Приводишь в порядок что-нибудь, носки ли, лыжи ли, или вот с дровами сегодня разобрался, набил полный угол, еще остались, хватит пока, потом печку затопил, она постепенно (дрова сыроватые) затрещала, пошло тепло, медленно, но до того хорошо.

Сон приснился про остяков. Некий Лешка. Он мажет огромный 1 на 4 метра кусок хлеба маслом на улице, готовится к какому-то празднику. Мы тоже попали за стол посреди лужайки.

Сейчас выходил. Разъяснило, холодает, завтра к дорожке. Идет человек в морозец по пухлому снегу, с понягой, поскрипывая юксами, идет себе в перевалочку, где, съезжая под горку, где перескакивая, перебираясь через лесины, будто дорога сама ведет его.

Утром вылез из спальника, на дворе — 30. Затопил, залез обратно, печка трещит, мороз по коже бежит от удовольствия. Окно синеет. Тихая тайна утра. Раньше жизнь казалась туманной светящейся уходящей вдаль и ввысь дорогой с тайной и наградой в конце. Потом случались люди, дороги, города и все казалось что впереди эта даль, дорога, а потом глядь назад — и ясно, что самое ценное — эти раз и навсегда данные города, люди, дороги.


стр.

Похожие книги