— Никогда такого не было, — ответила Ванму. — Я слишком занята прочувствованием того, что чувствую сама.
— Но ты ведь знала, что я ухожу. Ты чувствовала это?
— Наверное, я теперь с тобой связана, — пожала плечами Ванму. — И надеюсь, что это хорошо со всех сторон, потому что такое не может быть добровольным актом с моей стороны.
— Но я тоже связан с тобой, — заявил Питер. — Потому что, когда я был отключен, я продолжал слышать тебя. Все другие чувства ушли. Мое тело не давало мне ничего. Я потерял свое тело. Теперь-то, когда я вспоминаю, что чувствовал, я вроде бы помню, как видел что-то — просто мой человеческий мозг наполняет смыслом то, в чем он в действительности не может найти смысла. Я знаю, что в то время я ничего не видел и не слышал, вообще не чувствовал. И все же я знаю, что ты звала меня. Я чувствовал — тебе я нужен. Ты хочешь, чтобы я вернулся. Конечно, это означает, что я тоже связан с тобой.
Она снова пожала плечами, отворачиваясь.
— И это что должно означать? — спросил он.
— Я не собираюсь потратить остаток своей жизни, чтобы объяснять тебе свои чувства и поступки, — ответила Ванму. — У всех есть право просто чувствовать и поступать без постоянного анализа. Тебе как это все представляется? Ты гений, который исследует человеческую природу?
— Брось, — сказал Питер, делая вид, что он ее поддразнивает, но действительно желая ее остановить. — Я помню, мы подшучивали над этим, и спорю, что я хвастал, но… ну, сейчас я чувствую себя по-другому. Может быть, потому, что сейчас во мне весь Эндер? Я знаю, что не настолько хорошо понимаю людей. Ты отвернулась, ты пожала плечами, когда я сказал, что связан с тобой, и меня это задело, ты же видишь.
— И почему?
— А, значит, ты можешь спрашивать «почему», а я, не могу, такие теперь правила?
— Они всегда были такими, — ответила Ванму. — Ты просто никогда им не подчинялся.
— Ладно, меня это задело потому, что мне хотелось, чтобы ты радовалась, что я связан с тобой, а ты со мной.
— А ты сам-то рад?
— Ну, поскольку это только что спасло мне жизнь, думаю, я был бы просто идиотом, если бы не находил нашу связанность по крайней мере удобной.
— Чувствуешь, как пахнет? — спросила она, внезапно вскакивая на ноги.
«Она такая молодая», — подумал Питер.
И тут же, поднявшись на ноги вслед за ней, удивился, обнаружив, что тоже молод, что у него гибкое и чувствительное тело.
И снова удивился, вспомнив, что Питер никогда не помнил жизни в старом теле. А у Эндера такой опыт был, в том теле, которое затекало и не могло с легкостью вскочить на ноги. «Эндер действительно во мне. Во мне воспоминания его тела. Но почему нет памяти его разума?»
Вероятно, потому, что мозг Питера включил в себя только контуры воспоминаний Эндера. Все остальное притаилось за пределами досягаемости. «Возможно, я буду иногда спотыкаться о воспоминания Эндера, наносить их на карту своей памяти, прокладывая к ним новые пути».
Тем временем он продолжал стоять рядом с Ванму и втягивать носом воздух; он снова удивился, обнаружив, что его внимание разделилось. Он постоянно думал о Ванму, о запахе, который она вдыхала, пытаясь понять, может ли он просто положить руку на это маленькое хрупкое плечо, которое, казалось, было создано для отдыха как раз такой руки, как у него; и в то же время он не прерываясь размышлял о том, может ли он, и если может, то как, открыть воспоминания Эндера.
«Раньше такого не бывало, — думал Питер. — И все же я, должно быть, делал это с тех пор, как были созданы тела Валентины и мое. Фактически мне нужно было одновременно держать в уме не два предмета, а три.
Но мне никогда не хватало сил, чтобы думать о троих. Кто-то всегда ускользал из поля зрения. Какое-то время Валентина.
Потом Эндер, пока его тело не умерло. Но двое мне под силу; я могу думать о двух вещах одновременно. Это важно? Или это доступно многим людям, если только у них есть возможность научиться?
Что за тщеславие! — подумал Питер. — К чему беспокоиться о том, насколько уникальна моя способность? Правда, я всегда гордился тем, что умнее и способнее окружающих. Не позволяй себе говорить этого вслух или больше никогда не признавайся в этом даже себе самому, но сейчас будь с собой честным, Питер! Хорошо быть умнее других. И если я могу думать о двух вещах одновременно, а они могут только об одной, почему бы не получать от этого удовольствие! Главное, чтобы обе мысли не оказались глупыми».
