А ей очень нравилось. За многие тысячелетия, которые она жила, такая огромная в пространстве и такая быстрая во времени, в ней ни разу не испортилось ничего такого, о чем бы она не подозревала. Она была живой, но ни одна из частей ее огромного королевства живой не была. Абсолютно все было под ее безжалостным контролем. А здесь, в этом теле, в человеческом теле, в теле женщины по имени Вэл, здесь были миллионы маленьких ярких жизней — живые клетки, громоздящиеся друг на друга, благоденствующие, работающие, растущие, умирающие, связывающие тело с телом и айю с айю, среди этих связей и обитали создания из плоти, которые, несмотря на медлительность мысли, были гораздо больше наполнены жизнью, чем Джейн могла бы себе представить, исходя из опыта своей жизни. «Как они вообще успевают думать, когда их постоянно отвлекает эта внутренняя суета?»
Она потянулась к сознанию Валентины, и на нее нахлынула волна памяти, совсем непохожая на прозрачную глубину старой памяти Джейн; каждое мгновение опыта здесь было ярким и мощным, живым и объемным — такой памяти Джейн раньше не знала. «Как им удается вспомнить все, что было вчера, они ведь не лежат целыми днями? Ведь каждое новое мгновение вопит громче, чем память».
И все же каждый раз, когда Джейн добиралась до памяти или переживала ощущения живого тела, тут же появлялась айю — госпожа этой плоти, вытесняя Джейн, утверждая свое главенство.
И наконец, когда эта знакомая айю снова попыталась согнать ее, раздраженная Джейн отказалась двигаться. Кроме того, она заявила претензию на это место, на часть тела, на часть мозга, она потребовала послушания клеток, и другая айю отшатнулась от нее в ужасе.
«Я сильнее тебя, — твердила беззвучно Джейн. — Я могу отобрать у тебя все, всю тебя, все, что ты имеешь, все, чем только ты можешь быть, и все, что ты только можешь иметь.
Тебе не остановить меня».
Айю, бывшая здесь госпожой, бросилась прочь от Джейн, и теперь преследование возобновилось, только они поменялись ролями.
«Она убьет его»
«Жди и смотри».
Внезапный крик Молодой Валентины сильно напугал всех, кто находился в звездолете, вращающемся вокруг планеты Десколадеров. Все повернулись к ней, но не успели они добраться до нее, как ее тело начало сотрясаться в конвульсиях, она выскочила из своего кресла, и в невесомости ее бросило в сторону, она полетела, постоянно выкрикивая на высоких нотах, с перекошенным лицом, которое, казалось, выражало одновременно страшную агонию и безграничную радость, пока с силой не ударилась в потолок.
На Пасифике, на песчаном берегу острова, Питер внезапно прервал свои причитания, упал навзничь на песок и без единого звука задергался в судорогах.
— Питер! — воскликнула Ванму, бросаясь к нему, пытаясь удержать его руки и ноги, дергавшиеся как пневматические отбойные молотки.
Питер едва дышал, кроме того, его рвало.
— Он захлебнется! — закричала Ванму.
В тот же момент огромные сильные руки оттащили ее, Приподняли Питера и перевернули на живот, так что теперь рвотные массы вытекали на песок, а Питер, кашляя и кряхтя, тем не менее дышал.
— Что случилось? — кричала Ванму.
Малу засмеялся и стал говорить нараспев:
— Сюда пришла богиня! Танцующая богиня коснулась плоти! Увы, человеческое тело слишком слабо, чтобы удержать ее!
Увы, тело не может танцевать танец богов! Но, о, каким благословенным, сияющим и прекрасным становится тело, когда бог входит в него!
Ванму не видела ничего прекрасного в том, что происходило с Питером.
— Прочь из него! — закричала она. — Убирайся, Джейн!
Ты не имеешь права на него! Ты не имеешь права убивать его!
В келье монастыря Детей Разума Христова Эндер, внезапно выпрямившись, сел на кровати; глаза открыты, но ничего не видят, как будто кто-то другой смотрит его глазами, но на мгновение прорезался его собственный голос — именно здесь его айю знала свою плоть настолько хорошо, что могла сражаться, с пришельцем.
— Помоги мне, Господи! — выкрикнул Эндер. — Мне некуда больше идти! Оставь мне хоть что-нибудь! Оставь мне что-нибудь!
Женщины — Валентина, Новинья, Пликт — сгрудились вокруг него, мгновенно забыв свои распри, протягивая к нему руки, пытаясь уложить его, успокоить; но его глаза закатились, язык вывалился, спина выгнулась, и его сотрясла такая мощная судорога, что, несмотря на крепкие объятия трех женщин, он упал с кровати на пол, потянув их за собой, сплетясь с ними в нелепый клубок и калеча их, конвульсивно дергая руками, брыкая ногами, мотая головой.
