Мысль, или понятие, есть, согласно Гегелю, сущность вещей, сама
реальность, субстанция мира. В согласии с Платоном Гегель
утверждает, что «лишь в своем понятии нечто имеет действительность;
отрешенное от своего понятия, оно перестало быть действительным
и уничтожается». Разумеется, если понятие есть субстанция мира,
то мир имеет действительность лишь в понятии. Но в том-то и дело,
что Гегель подошел к этому вопросу грубо догматически и только
постулировал понятие как сущность мира, а не доказал этого своего
тезиса. Да как его можно доказать? Из того, что мы мыслим в
понятиях, отнюдь не следует, что понятие есть сущность мира. Гегель
гипостазировал человеческую мысль, превратив ее в субстанцию.
Верно, разумеется, что мы мыслим в понятиях, но понятия суть формы
нашего постижения мира, а не его содержания. В понятиях мы мыслим
определенное содержание. И вот, вместо того чтобы раскрыть
объективное содержание мысли, Гегель превращает в субстанцию самые
функции, или формы мысли. При помощи мышления мы познаем
действительность. Мышление является лишь орудием познания дей-
ствительности. Гегель же это орудие превращает в самое
действительность.
Раз мысль (или понятие) есть единственная действительность,
а действительность есть мысль, то тем самым вопрос о форме и
содержании логики как бы сам собою разрешается или, вернее,
устраняется. Гегель поэтому соглашается со старой метафизикой в
основном. Он говорит:«Прежняя метафизика имела... более высокое
понятие о мышлении, чем то, которое возымело силу в новое время.
Первая исходила именно от того основания, что единственно-истинное
в вещах есть то, что познается о них и в них через мышление, — стало
быть, не в их непосредственности, а лишь при возвышении их как
мыслимых в форму мышления. Эта метафизика стояла, таким
образом, на том, что мышление и определения мышления суть не нечто
чуждое предметам, а скорее их сущность, или что вещи и мышление
о них (как и наш язык выражает их сродство) совпадают в себе и для
себя, что мышление в его имманентных определениях и истинная
природа вещей суть одно и то же содержание» *).
Гегель в качестве идеалиста стоит на той точке зрения, что
мысль есть сущность вещей, что вещи и мысль о них «совпадают в себе
и для себя» Это основное убеждение Гегеля всегда надо иметь в виду
при изучении не только его системы, но и логики. Но эта точка зрения
Гегеля о тожестве мысли и вещи представляет собою возврат к старой
идеалистической метафизике. В этом отношении Гегель не преодолел
прежней метафизики, а потому и его диалектика, и логика в целом
проникнуты еще метафизическими элементами.
Гегель прав, когда он настаивает на том, что непосредственное
знание, т. е. знание вещи такой, какой она представляется
непосредственно, недостаточно, что оно не дает полного знания и что
истинная сущность вещей обнаруживается в мышлении или, точнее, при
помощи мышления. Однако Гегель делает тут совершенно
неправильное логическое заключение: из того, что непосредственное
знание недостаточно и неполно, из того, что истинная сущность, т. е.
объективная природа, вещи обнаруживается при помощи мышления,
вовсе не следует, что мысль есть сущность вещи, что мысль и вещь одно
и то же. Рассуждение Гегеля не выдерживает критики и похоже на то,
как если бы я сказал: так как при помощи микроскопа мне делаются
доступными не видимые невооруженным глазом вещи, то микроскоп
*) Гегель, Наука логики, дер ДебольскоГо, ч I, стр 3.
XXII
есть сущность этих вещей, микроскоп и вещи — одно и то же.
Мышление есть орудие познания; орудие же познания и предмет
познания — не одно и то же.
Исходя из своей принципиальной позиции, что мысль и вещь —
одно и то же, Гегель устанавливает, что категории, которыми
занимается логика, суть чистые духи. Отсюда следует, что логика есть
система чистых духов, или идей. Поскольку же философия природы
и философия духа являются, с точки зрения Гегеля, прикладной
логикой, то и в них живут «чистые духи», образующие их душу. В
логике, как и до сотворения мира, чистые духи даны «без покрова», в их
«чистом» виде; в философии же природы и философии духа чистые
духи облекаются, так сказать, в плоть. Это — чистейший мистицизм.
