— Что ж, тогда сойди-ка на следующей остановке и сперва реши, куда тебе надо.
— Нет, я не могу сойти, мне обязательно надо ехать на этом трамвае. Пожалуйста, не высаживайте меня, господин кондуктор, прошу вас.
— Раз я велел тебе сойти, значит, сходи. Понятно?
— Дайте мальчику билет, — сказал дяденька, читавший газету.
И он протянул кондуктору деньги. Кондуктор оторвал Эмилю билет, но сказал с неодобрением:
— Если бы вы только знали, сколько мальчишек катаются каждый день на трамвае, и все они, как один, уверяют, что потеряли деньги, а потом смеются над нами!
— Этот не будет смеяться, — возразил дяденька с газетой.
Кондуктор снова вошел в вагон.
— Большое, большое вам спасибо, — сказал Эмиль.
— Не за что, — ответил дяденька и снова уткнулся в газету.
Трамвай опять остановился. Эмиль поспешно высунул голову, чтобы поглядеть, не сходит ли Грундайс. Но котелка на улице не обнаружил.
— Не дадите ли вы мне ваш адрес? — спросил Эмиль у человека, читавшего газету.
— А зачем тебе?
— Чтобы я мог вернуть вам деньги. Я пробуду в Берлине, наверное, неделю, и я зашел бы к вам как-нибудь. Моя фамилия Тышбайн. Эмиль Тышбайн из Нойштадта.
— Нет, эти деньги я тебе, конечно, подарил, тут и говорить не о чем. Может, дать тебе еще немного?
— Ни в коем случае, — твердо сказал Эмиль. — Я не возьму больше ни пфеннига.
— Как хочешь. — И господин с газетой снова углубился в чтение.
Трамвай ехал, останавливался, снова ехал. Эмиль прочел название одной широкой, красивой улицы: Кайзераллее. Он ехал и не знал, куда он едет. В переднем вагоне сидел вор. А может быть, в этом трамвае сидели или стояли еще и другие воры. И никому здесь не было дела до Эмиля. Правда, чужой дяденька подарил ему деньги на проезд. Но потом он снова уткнулся в газету.
Город был таким огромным! А Эмиль — таким маленьким! И никто даже не поинтересовался, почему у него нет денег и почему он не знает, где ему надо сходить. В Берлине живет четыре миллиона человек. Но никому из них нет дела до Эмиля Тышбайна. Никто не хочет вникать в чужие заботы. У каждого хватает своих забот и своих радостей. И когда здесь кто-нибудь говорит: «О, я ваш от души сочувствую», то чаще всего это надо понимать как: «Старик, отвяжись от меня!»
Что же будет? Эмиль тяжело вздохнул. И он почувствовал себя очень, очень одиноким.
Глава седьмая
НА ШУМАНШТРАССЕ ВОЛНЕНИЕ
Пока Эмиль, стоя на площадке трамвая 177, ехал по Кайзераллее и не имел ни малейшего понятия о том, куда он направляется, его ждали бабушка и Пони-Шапочка, его двоюродная сестра, как было условлено, на вокзале Фрид-рихштрассе у цветочного киоска, и все время смотрели на часы. Мимо проходила толпа людей с чемоданами, ящиками, коробками, кожаными сумками и букетами цветов. Но Эмиля среди них не было.
— Он, наверное, очень вырос, да? — спросила Пони-Шапочка, катая взад-вперед свой маленький никелированный велосипед.
Конечно, его незачем было брать с собой на вокзал. Но она так долго канючила, что бабушка в конце концов сдалась: «Ну уж ладно, бери, своевольница». И теперь своевольница была в прекрасном настроении и заранее радовалась восхищенным взглядам Эмиля. «Он наверняка скажет, что это мировой велик», — сообщила она бабушке тоном знатока.
А бабушка начинала беспокоиться:
— Я что-то ничего не понимаю. Уже двадцать минут седьмого. Поезд давным-давно должен был прийти.
Они подождали еще несколько минут, а потом бабушка послала девочку спросить, пришел ли поезд.
Пони-Шапочка и тут, конечно, не рассталась с велосипедом.
— Вы не можете мне сказать, почему опаздывает поезд из Нойштадта? спросила она у контролера, проверявшего билеты у выхода на перрон.
Он стоял у турникета и пробивал на каждом билете дырочки особыми щипцами.
— Нойштадт? Нойштадт? — Он на мгновение задумался, а потом сказал: Ах, да, 18.17. Поезд давным-давно прибыл.
— Неужели? А мы вот стоим у цветочного киоска и ждем моего кузена Эмиля.
— Очень рад, очень рад.
А почему это вы так радуетесь? — с любопытством спросила Пони и звякнула велосипедным звонком. Контролер ничего не ответил и отвернулся.
— Какой вы невоспитанный дядя! — обиженно сказала девочка. — До свиданья!
