Снова засобирались на склон, порасхватали топоры, и Пина решила с ними, пусть даже и не думают. Родион не пускал ее, стращал камнями и змеями, она, однако, стояла на своем. Готовая полоса выглядела совсем по-другому, чем на прежнем пожаре. Часть леса, что должна была сгореть, начиналась от ручья большими завалами из сухих колодин, вывороченных и разбитых пней, берестяной трухи, мха, прошлогодней травы, красных веток пихтарника. Родион и Санька подгоняли людей и сами наволакивали вороха бересты, сушняка, подсекали молодые деревца и прислоняли их к необъятным кронам кедров.
У Пины не было топора, и она в этой работе не могла найти себя. Пыталась драть бересту руками, да только ногти обломала; пробовала собирать сухой мох с камней и колодин, однако, боясь змей, больше приглядывалась, чем работала. Она спрыгнула в русло ручья, чтоб найти Родиона - неподалеку слышался его голос, но рядом очутился Евксентьевский и тронул зачем-то ее плечо.
- Но-но! - предостерегла Пина.
- Что так?
- А вот так? - отрезала она. - И перетакивать не будем!
- Вы это насчет чего?
- А насчет того самого! И больше не подходите ко мне, а то получите по...
Тут сверху протяжно зашумели: "Береги-и-ись!" Крик передали ниже, и Евксентьевский заметался по полосе. Откуда-то сверху спрыгнул Родион и тоже закричал:
- Берегись!
Он грубо толкнул Евксентьевского, и тот пулей вылетел из каменной канавы, а Пину больно дернул за руки, втащил под защиту толстого ствола. Тут же по руслу ручья, подпрыгивая и мотаясь, прогрохотал большой камень. Он с минуту громыхал внизу и потерялся в рокоте Учуги.
- Иди на стан, - строго приказал Родион.
- А что делать?
- Санька спустится - объяснит.
- Дело, а не так?
- Дело. Иди, иди! Только стороной иди, по тропе.
Она спустилась почти до мыса, когда ее догнал Бирюзов. Он часто дышал, и губы у него запеклись.
- Александр, что с вами со всеми?
- Дым чуешь?
Она втянула носом воздух.
- Вроде есть.
- А я не пойму, совсем осопател. Значит, есть?
- Есть.
Они вышли к палатке. Вдали стеной стоял серый дым. Над рекой тянул едва слышный ветерок. Санька лег на береговые камни и долго черпал воду ладонью. Пина кинула ему пустую консервную банку и уже с тревогой стала смотреть, как клубит в чреве пожара, как сминает клубы и растаскивает их по верховью реки.
- Тут такое дело! - крикнул Санька от реки. - Попадем в переплет!
- А что? - Пина подбежала к нему.
- Ветер, верный друг наш, - невесело пошутил Санька. - Кто про него угадает? Он, конечно, может дождя надуть, а может наоборот раскочегарить, только держись. Ишь, будто по трубе потащило!
- Ну и что? Быстрей прогорит до полосы.
- Да не в этом. Мы бы дожгли сами. А сейчас уже нельзя.
- Почему?
- Ветер. В такой густоте может на верховой. А это знаешь...
- Что?
- Узнаешь. Попробуем встречным, да кабы не накрыло...
Санька рылся в мешках, набивал карманы спичечными коробками, потом вытащил, переломил ружье, заложил в него новые патроны.
- Ружье видишь? - Санька повесил тулку на кривой кол у палатки.
- Конечно, вижу.
- Теперь гляди туда. - Он протянул руку к далекому пожару. - Все время гляди.
- Ладно.
- Стреляла когда-нибудь?
- Отец не давал.
- А умеешь?
- Сумею. Из мелкашки пробовала.
- Слушай. Завидишь черный дым, сплошную черноту - стреляй. Ясно? Пали из одного ствола.
Санька убежал в гору, скрылся, и Пина осталась одна. Десантники будто растворились в тайге, не видно было их и не слышно, хотя Пина точно знала - они сейчас шуруют вовсю. Собирают бересту, мертвый лапник, сучья сухие обламывают под кронами - все, что может гореть. И не видят они ничего из своего глубокого зеленого коридора, только вершины самых высоких деревьев там забеспокоились, зашевелились, заходили, да солнце стало мутнеть. Неужели дымы уплотнило и подняло так? Пина всмотрелась в круглые купы, стоящие против солнца, и поняла, что это облака, проступающие сквозь дымы.
Поверху шел ветер, лес на кручах зашумел, задвигался. Рвануло и низом, палатка захлопала и запарусила. Ветер вымел и растворил в себе пепел с кострища, погнал песок и мелкую гальку, налетел на приречную лозу, опрокинул ее наземь и начал топтать, а она не подалась, гибко воспрянула, но вот снова вся обернулась белой изнанкой. А пожар будто нисколько не продвигался, только заметно темнело там и дым вываливал все выше и выше в небо.
