- Только Бирюзова бы мне.
- Ладно.
Родион вынес из вертолета ружье, ахнул из обоих стволов, и двойное призывное эхо ушло по долине к гольцам. Пина взялась за посуду, Родион выгрузил мотыги из вертолета, когда по ложу ручья посыпался камень и на площадке появились парашютисты - веселые, свежие, побритые все. Видать, отдохнули они хорошо. Вот Бирюзов мнет плечи Родиону, вот Копытин подошел, остальные "черти" уселись на теплые камни, закурили. Пина краем уха прислушалась к разговору.
- По нашу душу, Платоныч?
- Сообразили? - засмеялся Гуцких. - Даже топоры и лопаты захватили? Нет, ребята, если не отошли еще, оставайтесь. Завтра перетащу...
- Машинку-то гонять денежек стоит, Платоныч.
- Занялась вся тайга, ребята, - объяснил Родион. - А мы тут с бригадой Неелова его задавим. Оставьте мне на всякий пожарный случай только Саньку Бирюзова.
- Забирай.
- А у вас Копытин за старшого. Идет? Платоныч, ты их в город завезешь?
- Хорошо бы прямо на сковородку.
- Тогда я только маленький мешок с продуктами возьму.
- Спасибо, - поблагодарил Гуцких. - Ребята потом с тобой рассчитаются. Когда за вами?
- Послезавтра. Я снизу подпущу, от реки, чтоб прошуровало быстрей.
- Правильно. - Гуцких торопился. - Готовы, ребята?
Вертолет вскоре наполнил грохотом долину, вспучил воздушной волной палатку, пересыпал песок на мысу, мягко оторвался от земли.
- Наверх, Родя? - спросил Бирюзов, проводив глазами вертолет, что уходил на север, лениво мотая лопастями.
- Пошли. Вы уже пообедали?
- Перекусили, - ответил Санька.
- Тогда я с вами, - обрадовалась Пина.
Бирюзов зачерпнул полную баклагу воды, Родион взвалил на плечо тяпки. Пина хотела взять у него несколько штук, однако Родион не дал.
- Это не груз мне.
- У нас ведь спины без хрусту, - поддержал друга Санька и вскинул на плечо баклагу.
Склон брал круто, без разгона и приверхи. Он вздымал к небу вдруг и казался крышей какого-то огромного неземного храма, украшенного зелеными куполами. Кое-где в зелени темнели каменные лбы. Прозрачный воздух скрадывал расстояния, и глаз схватывал сразу так много в просторной долине, что кружилась голова.
Родион осмотрел ложе ручья. Просто славно все получалось! За несчетные века сезонные воды развалили надвое лес, пропилив глубокую канаву в горе, выровняли и залоснили себе дорогу, кое-где только круглые камни-вертуны выработали ямки, и это было тоже кстати: стоять тут придется, держать огонь.
Но по каменному этому корыту нельзя было подниматься - сверху мог лететь камень. Пошли стороной, по тропке, уже пробитой меж валунов. Родион останавливался иногда, прислушиваясь к лесным голосам. В этой веселой птичьей тайге, видно, пропасть было живности - теньковки пищали в кустах, дрались и теряли перо на лету, вездесущие бурундуки свистели и царапали где-то вверху стволы, бабочки грелись на камнях, летали.
Родиона всегда по-новому поражала природа: птицы, реки, лес. Когда он видел живое дерево, его тряский лист либо тяжкую недвижимую хвою, то испытывал глубокую тайную радость. Лес тут стоял тенистый, плотный, верхний ярус его заняли старые кедры своими прохладными темными кронами. Приспевало, гнало себя ввысь и в толщу среднее поколение, а от земли тянулась уже таежная молодь. И по всем этим этажам бледными кистями высвечивался на концах ветвей весенний прирост, нежное продолжение леса. Откуда в такой каменистой земле столько сил, что вечно обновляются и не иссякают?
Кое-где пришлось карабкаться, цепляясь за кусты. Решили отдохнуть на черном курумнике, что ссыпался, видать, давно и порос уже травой. Где-то вдали ныл канюк, и шум Учуги, что доносился сюда невнятным отраженным бормотаньем, не мог заглушить его жалобных просьб.
- Саня, канюк плачет, - сказал Родион. - Не к дождю ли?
- Вчера целый день они вопили. - Санька не хотел обольщаться напрасными надеждами.
- А как тут эти захребетники?
- Двое ничего, а этот, твой любимчик-то...
- Что?
- Я его терплю, _скрипя сердцем_, - неохотно отозвался Санька. Придурок он какой-то...
- Да, это недостаток, - засмеялся Родион, и Пина тоже.
- Слова, будто семечки, лузгает. В город просится...
