(Вот только смоляные эти леса горят неостановимо. Правда, Гуцких сказал, что спокоен за пожар - на его пути ложе сухого ручья, что спускает с гольцов полые и ливневые воды. Славно! Снизу будет держать Учуга, сверху камень, а тылы пускай себе горят, пожару не разгуляться в кривом и чахлом редколесье, и он скоро умрет на гольцах. Главное - не пустить его в долину, в широкий развал, где лесам век не убыть, если не это лихо...)
Гуцких достал расческу, и Родион насторожился. Ага, вот они! Скажи, какая удача! Может, последнее на реке такое место. Паводком ободрало кустарник на мыске, и образовалась удобная площадка. На ней палатка белела, едва заметно дымил костерок, а людей не было. Ручей. Он, должно быть, и натащил в реку этот мысок? На большом камне кто-то машет руками. Не Санька ли? Ох, и обрадуется же он, что я ему ружье захватил!
А где же пожар? Да вот он раскочегаривает за прижимом. Конечно, ему еще ползти да ползти до ручья, и лесу тут дуриком погорит порядочно. Однако ничего другого не придумаешь: выше по реке ни площадки, ни ручья приметного, а в камнях да таком древостое полосу не пробьешь с ходу.
Вертолет прошел над пожаром, поднялся до гольцов. Мрачноватое ущелье скоро перешло в плавный распадок. Где-то там, повыше, в лишайниках начиналась Учуга и сразу же принимала в себя несколько притоков из водораздельных подоблачных логов, в которых еще долеживали снега. (Кто это мог поджечь в таком отбойном месте? Туристских маршрутов тут не значилось, это уж я точно знаю. Да и рано туристам. Геологи еще тоже по городам рюкзаки утаптывают. И охотникам в тайге делать нечего - пушной промысел отошел, а боровой дичи не срок. Правда, медведь вылез давно и рогачи панты уже наращивают, однако на эту охоту кто попало не выйдет, а на зверовщиков зря грешить нечего - не подожгут. Скорее всего гроза. Тут, в горах-то, особый климат - не поймешь, чего ждать от погоды...)
А горело знатно. За главным валом непроглядно дымило, - должно быть, заломистые и мшистые здесь были места. Сквозь серую пелену выбивало иногда пламя, и катились в небо черные пухнущие шары, будто взрывались и чадили бочки с нефтью. Родион знал, что это целиком вспыхивают пахучие, насквозь просмоленные кедры. Их долго потом дожигало жарким бездымным огнем. Но все это не так страшно, на безветрии-то. И фронт пожара был, в сущности, его флангом, потому что дымы не гнало по долине, а тянуло вверх, к гольцам, где гореть было нечему.
(Славно, что взрывчатку не придется таскать на гору. Конечно, радости мало мотыжить каменистые берега ручья, но работа эта простая, и парашютистов нечего тут зря держать, можно обойтись рабочими. Капитальный отжиг сделаем, запалим остаток леса от реки - и вся любовь, как скажет Санька.
А Платоныч, видно, нарочно сюда бросил команду, чтоб ребята оклемались да подкопили силенок для какого-нибудь особо тяжелого дела. Может, потом далеко на север всем прыгать придется, а назад своим ходом? Или где-нибудь огонь под землю ушел, и там каторги на неделю, а то и больше?..)
Приземлились. Лопасти довертелись вхолостую, обвисли. Открыли дверцу вертолета, и в кабину ворвался ровный и мощный гул. Пина подумала, что это осталось в ушах от моторов, но шум шел извне. Она соскочила с подножки, огляделась. Вся долина звучала. Можно было различить шорохи, всплески и тонкий перезвон струй, ворчанье и взревыванье воды на камнях - и все эти близкие и далекие, низкие и высокие шумы Учуги не вязли в тайге, она лишь немного смягчала и подравнивала их.
Вдруг по долине многоголосо раскатились крики. Кричали где-то вверху, но казалось, совсем рядом. И сзади, сбоку, и даже будто с больших камней на той стороне Учуги доносилось.
- Чего это они орут? - спросил Гуцких.
- Шалят, - ответил Родион. - Отоспались. Платоныч, тебе они очень нужны?
- Да не сказал бы.
- Не хитри, Платоныч, я сводку видел на аэродроме. Забирай их, Платоныч!
- А ты?
- Сладим рабочими. И вообще, Платоныч, ты думаешь, я не вижу?.
- Что?
- Ты же на курорт меня решил послать. Сюда-то. Нет, забирай моих чертей!
- Спасибо, Родион. Вспыхнуло у меня в одном опасном месте, и надо быстро задавить...
