— Разве?
— Лучшего способа снять подозрения с Осич, чем покушение на нее и ее смерть, вы и придумать не могли.
Если бы Валентина Терентьевна осталась жива-здорова, подозрение, что исчезновение Кривошеевой — ее рук дело, так и осталось бы в силе. Вы поторопились.
— Вот как?
— Вам следовало понадеяться на преданность и молчание влюбленной женщины, которой, как вы сами справедливо заметили, и была Валентина Терентьевна.
— Разве она не сказала вам, что отправила эту женщину, Кривошееву, ко мне в “Ночку”?
— Нет. Точнее, она сказала это, только когда уже умирала в больнице, и только, я думаю, потому, что умирала. А умирала она от ваших рук.
— Что ж… Жаль. Возможно, я действительно поторопился.
— Занервничали?
— Одно то, что все раскроется — и Леночка обо всем узнает…
— Только это вас и волновало? Леночка? Он мог не отвечать на этот вопрос. И так все было ясно… Он и не ответил.
— А Бритиков? Что с ним, Леонид Алексеевич, произошло?
— Я его не убивал.
— Вот как?! Неужели Фофанов все-таки это сделал?
Туровский только мрачно усмехнулся в ответ.
— Стало быть, вы не имеете к смерти Бритикова никакого отношения?
— Я этого не говорил. “Не убивал” и “не имею отношения к его смерти” — это разные вещи.
— Значит.., это вы сказали Фофанову?
— Да.
— Как же это случилось?
— В тот раз.., было уже поздно.., точнее, уже рано. Под утро Фофанов был сильно пьян, засиделся в “Ночке”. Я знал, что Бритиков собирается уезжать. Видел, как он расплатился и пошел к машине. А Фофанов как раз вышел из ресторана. И я сказал Фофанову, указав на Бритикова: у такого человека мог быть сильный мотив расправиться с вашей женой! Ну, в общем, объяснил Фофанову, что Бритиков — брат той женщины… И вполне, мол, тянет на роль мстителя…
— Ну да.., вы же это знали… Про мотив.
— Именно. Я как-то вам уже рассказывал. Когда живешь у большой дороги, становишься хранителем многих тайн. Бритиков часто откровенничал со мной, когда останавливался в мотеле. Рассказывал и про сестру, и про девушек, которые ее убили. Называл фамилию Фофановой.
До поры до времени эта информация была мне не нужна, просто ни к чему. А потом, как видите, пригодилась.
— Да уж… Вижу. Пригодилась. Чем он вам помешал-то, этот Бритиков?
— Видите ли… Бритиков видел, как они поругались тогда в мотеле, Леночка и эта девушка. У меня и сейчас в ушах стоит наглый голос этой девчонки! Я точно все помню. Она сказала моей жене: “Эй, бабушка, нельзя ли побыстрее? Или у вас уже быстро не получается? Тогда пора на пенсию!"
И Деночку это вывело из себя. А этот Бритиков — он все это видел, он присутствовал при этом. Бритиков мог об этом эпизоде вам рассказать, мог рассказать, что Фофанова была в мотеле. Поэтому я не колебался, когда появилась возможность его устранить.
— Он и рассказал. Вы опоздали.
— Возможно. А кроме того; я это сделал на всякий случай. Я боялся, что Бритиков будет сильно возникать с этим своим идиотским хомячком. Доискиваться, копаться в этой истории с грибами. Он бы мне покоя не дал. Притом, что для него наша дорога — обычный маршрут. Так и ездил бы он тут, разыскивая убийц своей сестры и убийц хомячка. Ну вот, я и решил воспользоваться моментом. А момент оказался, как вы понимаете, крайне удобный.
— И что же было дальше? После того, как вы указали Фофанову на Бритикова?
— Ну… Фофанов просто рассвирепел, когда я указал ему на Бритикова.
Там, на паркинге, все и случилось.
Фофанов его просто придушил.
Потом затолкал в кабину его же машины, положил голову на руль и сказал: “Сиди теперь, как она!"
Да… Такие вот дела… Слушая Туровского, Светлова думала: выражения — “у него был вид человека, который не врет” или “вид человека, который этого не совершал” или “я думаю, что он говорит правду” — просто не имеют права на существование. А выражение лица — категория, которая вообще не должна учитываться при расследовании. Что ей там тогда показалось? Что Фофанов с искренним недоумением смотрит на убитого Бритикова?!
Туровскому теперь нет смысла врать. Жертвой больше, жертвой меньше ему припишут — для Леонида Алексеевича это уже не актуально. Его ждет пожизненное. А жизнь все равно одна. Две не отсидишь — что бы ни совершил. А Бобочка? А что Бобочка… Честнейший парень. Он ведь не говорил Светловой, что его шеф не убивал Бритикова. Бобочка сказал ей только, что Фофанов не убивал свою жену. И это было правдой. Бобочка сказал лишь то, что посчитал возможным ей сообщить. Кстати, и Фофанов, возможно, не лгал. Вполне ВОЗМОЖНО, что наутро он напрочь не помнил, что сделал несколько часов назад, будучи до одурения пьяным. Это к тому, что люди могут вполне искренне лгать по разным причинам, в том числе и сами искренне заблуждаясь. Для расследования важно, что лгут они при этом с искренним выражением налицо. И детектив, который этому доверяет, — полный идиот. Все! Отныне больше никаких “у него был такой искренний вид”, “я ему поверила” и тому подобной околесицы.
