— Это хорошо, — согласился я, — но лучше бы отпустило…
* * *
— Эй, — слышался вдалеке шепот Каи, — проснись.
Она очнулась. Хорошо.
Моё лицо влажное. Надеюсь это девичьи слезы, а не Блюм мстил, пока я спал.
— Уже четыре дня прошло, — услышал я Улук-Урая. — Вождь ошибся. Предки умны. Не нам судить их помыслы. Значит так должно было случиться.
— Но пророчество?..
Недолгая тишина.
— Он явится, чтобы пасть предательством матери, — задумчиво протянул шаман. — Матку гоблинов и правда можно назвать матерью. Она — скопище истерзанных душ, а вождь близок к духам. Возможно, она что-то пообещала, но потом передумала. Предала его…
Голос Каи сорвался.
— Но как… как можно было… довериться… этому?
— Воля вождя и предков, Кая, — строго ответил Улук-Урай. — Тут нечего осуждать. Не забывай, что пророчество еще не исполнено.
— Это пророчество… — понизила девушка голос: — Почему ты не рассказываешь его полностью, первый шаман? — спросила девушка.
Улук-Урай ненадолго задумался.
— Потому что новый вождь мудр. Еще при первой с ним встрече он поведал мне, почему пророчества сбываются. Не потому, что они есть. А потому, что произнесены в нужное время нужным ушам. Сначала я посчитал это глупостью. Но потом размышлял… и не мог уснуть целый поворот близнецов, Кая.
Шаман тоже понизил голос:
— И простят меня предки, но я решил… что смогу всё изменить.
В ответ всхлипывающая Кая произнесла то, что я не хотел слышать. Черт…
«В багровом гневе души потеряет то, что дорого,
Ради новой жизни, восставшей из пепла,
Ради новой силы, нужной не ему»
— Что всё это значит? — спросила Кая. — И почему ты рассказал мне об этом, первый шаман?
Я почувствовал, как первый шаман Зеленых Анаконд улыбнулся, но ничего не ответил.
* * *
Я лежал в своем воображении и позевывал. М-да, я тут как в клетке. Это, блин, совсем не сон. Время течет вполне себе обычно. Для меня уже прошло реальных четыре дня. А еще я могу слышать и видеть. Глаза иногда открываются. Кая постоянно стирает с меня пот, поит и кормит жидкой похлебкой.
Я молился всем богам. Прошу! Прошу! Прошу!
Не дайте мне обосраться!
Клапан поджимал, и я терпел из последних сил. Как я после этого посмотрю Кае в глаза? Да я повешусь. Не выдержу позора.
А еще появляются пролежни, а вместе с ними боль. Кая как могла разминала мне тело, но этого было недостаточно. Паника разрасталась. В голову тараканами заползали чернейшие мысли.
Я могу поменяться с ней.
…
…
Пусть она лежит и страдает, а я спасусь…
«Бам!»
Воображаемый я дал себе пощечину.
— Держись, тряпка, — сжал я зубы. — Сможешь дальше жить, зная, что спасся за счет беременной жены?
«Она мне не жена! — возмутился эгоизм. — Да и в принципе д…»
«Бам!»
— Заткнись! — мысленно прорычал я. — Предупреждаю в последний раз.
Кая ушла, и я снова остался в одиночестве.
— Мяукр! — проскрежемяукал Блюм и запрыгнул мне на грудь.
«Чего тебе, говнюк?»
— Мяукр…
Котоящер встал, уселся волосатой задницей мне на лицо. Ах, ты ж мерзкий… подлый…
Блюм освободил меня, снова сел на грудь. Слава Асмодею! Я уж думал убить меня захотел. Первый раз у него появилась реальная возможность.
— Мяукр!
«Слышишь меня, что ли?»
Он промолчал.
«Чего уставился?»
Зеленые кошачьи глаза… В них легко утонуть. Говорят, коты живут в иной реальности. И лишь их малая телесная часть существует вместе с нами. Пф-ф-ф…
— Мяукр!
«Что?»
— Мяукр!
Мы долго смотрели в глаза друг другу.
«Хочешь, чтобы я вселился в тебя?»
— Мяукр!
«Тупой, что ли? Это невозможно!»
Кот хотел было сесть на мое лицо, но я запротестовал:
«Стой-стой! Прости, виноват.»
Блюм не понимал моих слов. Но, как и многие животные, он мог чувствовать своих хозяев. Да, несмотря на наши странные взаимоотношения, Блюм считает меня своим «типа-хозяином».
Все эти дни я только и думал о том, что изменилось во мне. Матка точно поработала над моей душой. Буду знать, как лазить по чужим пёздам в диких землях. Вот — подцепил что-то.
В теории, концентрат теперь позволяет вселяться в магических существ с микроскопическим сосудом души. В тех, кто практически не владеет магией. В Блюма, например.
Но дело не только в сосуде, но и в «плоти». В гоблине я понял, как тяжело этому тельцу держать в себе разум высшего существа. Я бы сказал, что мелкие стручки — это предел тупости, в который я могу переселиться. У Блюма же вообще в голове грецкий орех с инстинктами. И что будет, если запихнуться в кота? Ясное дело — какая-нибудь дичь.