— Пойдем, я хочу на них посмотреть! — Гермиона потянула меня за руку.
Менелай шагнул к нам, его лицо озарилось радостью. Он раскинул руки нам навстречу. Оказавшись в его объятиях, я увидела Париса, который неподвижно стоял вполоборота. Одного взгляда на его профиль хватило, чтобы кровь в моих жилах сразу и вспыхнула, и похолодела. Парис еще здесь. Он не растаял с наступлением утра. Это не сон.
— Познакомься, это наши почтенные гости, — сказал Менелай, чуть отступив назад, чтобы я оказалась впереди. — Парис, сын царя Приама, и Эней, царевич Дардании и сын…
— Прошу вас, не надо, — перебил Эней.
Он покраснел.
— Анхиса, — договорил Менелай и повернулся ко мне: — Елена, я рассказал гостям о своем путешествии в Трою, которое совершил в молодости. Скажите, крепость и храм Афины на вершине — они все такие же?
О, как он старался быть любезным и приветливым! Ответил Эней, не Парис:
— Да, такие же. Храм со статуей Афины — мы называем ее Палладий — остается неизменным со дня постройки. Там мы устраиваем праздники в честь богини, совершаем жертвоприношения.
— А на горе все так же дует ветер? — Менелай рассмеялся. — Хотя куда ж он денется! Ветер не подвержен разрушению. Однажды, чтоб отдохнуть, я положил на землю тяжелый мешок. Это было на северо-восточном склоне горы. И что вы думаете — не успел я оглянуться, как ветер подхватил его, перевернул в воздухе и бросил на землю!
Парис рассмеялся.
— Да, этот ветер я помню, сколько живу в Трое!
Этот голос. Неповторимый голос. Я снова его услышала, и мое сердце возликовало!
— Ты живешь в Трое не так долго, чтобы тебе успел надоесть тамошний ветер! — раздался грубый голос: в разговор вмешался Агамемнон. — Я прав?
Если он рассчитывал смутить Париса своим выпадом, то просчитался. Легкая, как бабочка, улыбка скользнула по губам Париса, и он со смехом ответил:
— Да, ты прав.
И, повернувшись к нам, признался:
— Я родился царевичем, но узнал об этом совсем недавно.
— Как это случилось? — не унимался Агамемнон.
— В моей судьбе происходили внезапные перемены. Но давайте подождем, пока все соберутся. Эта история потеряет увлекательность от повторения.
Агамемнон что-то проворчал в ответ, затем наполнил вином золотой кубок.
— Надеюсь, чаши у всех полны? — многозначительно произнес он.
Гости стояли с пустыми руками. Менелай рассыпался в извинениях. Мне было невыносимо видеть его таким.
— Вина у нас предостаточно, и, если гости пожелают, они нальют себе, — сказала я, глядя на Агамемнона.
— Полагаю, пора вручить подарки, которые мы привезли, — проговорил Парис.
С этими словами он подал знак одному из своих слуг-троянцев.
— Я не смею принять более ни одного знака внимания со стороны великого царя Спарты и ее царицы, пока не засвидетельствую своего глубокого почтения к ним.
Два человека с трудом внесли в зал большой бронзовый треножник удивительной формы. Ножки имели вид орлиных лап, сжимающих земную сферу, а на узорной металлической подставке покоилось широкое блюдо для жертвоприношений.
— Под этим треножником ни разу не разводили огонь, — сказал Парис. — Он предназначен для вас.
Менелай сделал шаг вперед и погладил одну из орлиных лап. Я любовалась изящным изгибом блюда. Это было подлинное произведение искусства.
— Великолепно! — воскликнул Менелай.
— Я счастлив, что подарок порадовал царя.
— Троянские ремесленники славятся своим умением, — произнес Агамемнон голосом тяжелым, как вечерняя усталость, как общество скучного родственника, как битком набитый мешок.
— Да, мы гордимся искусством наших мастеров, — ответил Парис. — Оно к вашим услугам.
Этот обмен любезностями был мне не по душе. Но он входил в обычай. Теперь Менелай должен вручить гостю свой подарок — что-нибудь не слишком тяжелое, чтобы удобно было взять с собой.
«Я дарю тебе Елену, мою жену. Согласись, что это прекрасное произведение искусства. Надеюсь, подарок порадует тебя». С этими словами Менелай берет меня за руку и подводит к Парису.
Эта картина, как живая, пронеслась у меня в голове за долю секунды. О, если бы все так и произошло — просто, без всяких хитростей. Ведь в конечном итоге все так и вышло.
