— Гермиона быстроногая, как ты, — сказала Клитемнестра. — Смотри, она сейчас перегонит Ифигению.
Обе девочки бежали изо всех сил, утопая в высокой траве. Я вздрогнула, вспомнив, как пострадала из-за своих быстрых ног.
— Мое время прошло, — вздохнула я.
Мне было очень жаль, что женщинам запрещено участвовать в соревнованиях после замужества.
Клитемнестра отказалась от протянутого мной бокала вина.
— Ты беременна? — догадалась я.
Она кивнула головой.
— Да. Агамемнон счастлив, он хочет сына и уже придумал ему имя — Орест, «покоритель горных вершин». Один Зевс знает, почему он выбрал такое имя.
— Наверное, он надеется, что имя определит судьбу ребенка. И Оресту покорятся самые высокие вершины.
Клитемнестра рассмеялась.
— Он хочет, чтобы его сын стал воином. Мне кажется, Агамемнон мечтает о войне. Без нее он скучает. Управлять страной в мирное время его не увлекает.
Большинство правителей мечтают о мире для своих народов, так я думала. Я была счастлива, что те пять лет, которые Менелай управлял Спартой, протекли в мире и спокойствии.
— Он очень тяжело переносит воздержание, понимаешь? — шепнула Клитемнестра.
Я понимала, что она имеет в виду, и снова меня укололо чувство то ли горечи, то ли зависти. Она имела в виду, как хорошо им с Агамемноном в спальне… Но лучше не думать об этом.
За все эти годы я ни разу не призналась Клитемнестре в своей холодности — мне казалось, это будет равносильно измене Менелаю. Что бывает между супругами по ночам — и чего не бывает, — касается только их двоих. Но притворяться было все труднее и труднее, особенно по мере того, как я превращалась в зрелую женщину: я должна была становиться более страстной и искушенной. До сих пор я справлялась с задачей, но притворство было мне ненавистно.
— Еще бы! — Я понимающе кивнула.
— Я боюсь, что он возьмет себе любовницу из служанок…
— Даже если так, он сразу ее бросит, как только ты разрешишься от бремени, — успокаивала я, на самом деле стараясь как можно скорее сменить тему разговора.
— А ты никогда не боялась, что Менелай возьмет любовницу?
— Я?
У меня кровь прилила к щекам.
— О, прости! — рассмеялась она. — Я и забыла, что ты у нас скромница. Ты никогда не говоришь на эти темы…
Клитемнестра помолчала и добавила:
— И все же, тебе двадцать один год, из них ты шесть лет прожила замужем. О чем же нам, замужним женщинам, говорить?
О чем угодно, только не об этом! — взмолилась я мысленно. Только не об этом!
— Как о чем? О детях… Ифигения очень умная девочка. А стихи, которые она сочиняет, когда играет на лире, — просто чудо. Мне кажется, ее вдохновляет Аполлон.
— Да, она с поэзией в ладах, — кивнула Клитемнестра. — Я очень рада: такой талант — большая редкость. Ты права, дар Аполлона.
Задыхаясь от быстрого бега, обе девочки подбежали к нам и бросились на одеяло.
— Всегда она прибегает первая! — сказала Ифигения, показав на Гермиону.
— Да, как ее мама, — ответила Клитемнестра. — Зато ты можешь делать то, чего не умеет она. Например, сочинять стихи и играть на лире.
Ифигения светло улыбнулась и отбросила прядку волос со лба. Она была славной девчушкой, с черными кудрями, как у отца, и светлой кожей, как у матери.
— Да. И мне это нравится больше всего на свете!
Гермиона потирала свои ободранные коленки. Она почти все время носилась по саду и к лире даже близко не подходила. Дядьям, моим братьям, очень нравилось учить ее скакать верхом и стрелять. Моя любимая кукла, которую вручила ей матушка, валялась без внимания.
Менелай обожал дочь, но считал, что со временем у нее должен появиться брат.
— Голубка моя!
Я наклонилась и взъерошила ее золотые, как у меня, кудри. Мы любили перепутать пряди волос и потом угадывать — где чья. Угадать, конечно, никогда не удавалось, но игра позволяла нам с новой силой ощутить, как мы близки.
Я посмотрела на Клитемнестру и заметила тень… Что-то гнетущее и подавляющее. Непрошеный дар священных змей открывал мне тайные побуждения человека. Я слышала отголоски его внутреннего голоса, эхо глубоко спрятанных помыслов.
Если б могла, я вернула бы этот дар обратно. Я не хотела его! Умоляю, змеи, заберите! С тех пор как змеи коснулись моих ушей и глаз, я слышала и видела много такого, о чем предпочла бы не знать, погружалась в тайны, о которых лучше не ведать.
