Елена Троянская - страница 63

Я посмотрела на Менелая: он был поражен не меньше моего, даже больше.

— Но, почтенный царь… — начал он.

— Я сказал свое слово, — перебил его отец. — А слово царя — закон.

Он поймал мой взгляд и еле заметно кивнул.

Церемония продолжилась, но я почти не слышала ее окончания. У меня кружилась голова от неожиданности, с которой бремя власти обрушилось не только на Менелая, но и на меня.

— Менелай, — заговорила я негромко, когда мы остались наедине, — отцовское великодушие застало меня врасплох. Ты готов быть царем, но я не готова быть царицей.

— Ты будешь великолепной царицей! Достоин ли я стоять рядом с тобой?

— Перестань! Ты будешь царем, который сделает честь Спарте, — ответила я.

Я действительно так считала: он был справедлив и щедр, лишен самодовольства и гордыни, снедавших Агамемнона. Его единственной заботой будет благополучие и процветание Спарты.

— Значит, мы принимаем скипетры? — Мой голос дрогнул.

— Мы поступим так, как велит долг, — ответил он и обнял меня.

Он еще не пришел в себя от потрясения, поэтому трудно было сказать, доволен он таким поворотом событий или нет.

Церемония передачи скипетров оказалась простой. Отец и мать, оба со скипетрами в руках, вручили их нам и сказали несколько слов. Отец подтвердил, что выбрал Менелая своим наследником и все обязаны ему подчиняться. Матушка, подавая мне скипетр, сказала:

— Я мечтала отдать тебе этот скипетр с самого дня твоего рождения. Я знала, что именно ты должна принять его. И вот боги вняли моему желанию — теперь он твой.

Я сжала в руке тонкий стержень.

— Правьте мудро и справедливо, — заключил отец.

Свидетели — мои братья, начальник дворцовой стражи, казначей, главный писец и жрицы Деметры — склонили головы в знак согласия с волей отца. Неожиданно я увидела в зале человека, присутствие которого изумило мена. Это был Геланор из Гитиона — мастер разведки, знаток ядов, нанятый отцом в день того чудесного праздника на берегу Еврота. Неужели он занял столь высокое положение при дворе, что приглашен на эту церемонию?

У меня возникло чувство, будто он читает мои мысли. Словно в подтверждение этого, он кивнул мне. Я не отрываясь смотрела на него. Мне хотелось спросить его, как он тут оказался.

Но сразу после окончания церемонии он исчез так же загадочно, как появился, и я не могла его найти.

Я проснулась царевной, а ко сну отошла царицей. Я молила богов, чтобы у меня хватило сил достойно справиться с новыми обязанностями. Они требовали, чтобы я ежедневно принимала посетителей в мегароне. Число моих служанок возросло с двух до шести: три молодые и три постарше.

У Гермионы была кормилица, но я продолжала сама кормить ее, пока молока было достаточно. Потом Гермионе не стало его хватать. Мне была нестерпима мысль, что дочь придется поручить чужим заботам. Я обратилась к Пиеле за помощью, и она посоветовала есть больше сыра:

— Сыр — то же молоко, только скисшее, моя детка. Поэтому нет лучшего средства, чтобы увеличить количество молока в организме. Можно, конечно, выпивать кувшины козьего молока, но вряд ли тебе это понравится.

Я поступила, как она велела.

Менелай застал меня за поеданием сыра: я отрезала ломтик за ломтиком, клала на кружок огурца и съедала. Он стал дразнить меня, что скоро я сама превращусь в большой кусок сыра.

— Но это же для Гермионы! — ответила я.

— Елена, почему ты не хочешь поручить ее кормилице?

Он положил в рот приготовленный мною ломтик сыра с огурцом, пожевал и покачал головой.

Стал ли он счастливее, став царем? У него прибавилось дел, поэтому не оставалось времени для грусти. Но и для меня у него не оставалось времени, и порой мы держались друг с другом так же официально, как с иностранными послами, которых принимали в мегароне. Он редко приходил ко мне в спальню и к себе приглашал нечасто. А когда это случалось, то наша близость напоминала родосское вино: довольно приятное на вкус, но лишенное крепости, которая кружит голову. Выпив его, ты можешь с ясной головой диктовать письмо или недрогнувшей рукой править колесницей.

Я больше не обращалась к Афродите и вообще перестала думать об этом. В моей жизни не было любовной страсти. Что ж, я прекрасно проживу и без нее. Никто еще не умирал из-за равнодушия Афродиты, зато многие погибли из-за безумия, которое она насылает. Я должна радоваться, что избавлена от этого.