Геланор неожиданно вынул стрелу.
— Что такое стрела? По-вашему, оружие низшего разряда. Но как можно причислять к низшему разряду оружие, которое способно изменить ход сражения? Стрела несет смерть. Верную смерть. Если стрелы обработаны ядом, они мгновенно обратят противника в бегство. Есть и другие вещи, которые можно использовать. Вы намерены метать камни в противника, когда он будет штурмовать стены по приставным лестницам. А что скажете насчет горячего песка, который будет забиваться в любую щель доспехов? А есть ли у вас система оповещения о прорыве линии обороны? Почему нет? Я знаю много разных систем. Вы совершенно не готовы, — закончил Геланор, пожав плечами.
— Так научи нас!
Меня поразила неприкрытая мольба в голосе Приама. Он пекся о благополучии Трои, а не о славе.
— Все, что я перечислил, — детские штучки. Есть вещи посерьезнее. Вы знаете о зараженной одежде?
— Ты имеешь в виду одежду, пропитанную ядом? — уточнил Приам.
Геланор засмеялся.
— Нет, не совсем. Я имею в виду одежду, которая соприкасалась с людьми, больными чумой и другими болезнями. Она обладает способностью передавать заболевание здоровым людям.
— Ужасно! — воскликнула я.
Я не могла допустить, чтобы так поступили с моими соотечественниками.
— Ты предпочитаешь стрелы Аполлона, да?
Впервые в голосе Геланора послышалась непримиримость.
— Пусть они летают куда попало, без толку и смысла? Жестокий бог, насылающий чуму! Если люди умирают от чумы, пусть делают это с пользой. Почему нам не привлечь себе на службу и Аполлона?
— Ты богохульствуешь! — испугался Приам.
— Сама мысль о том, чтобы заставить бога служить людям, является дерзостью, — присоединился к отцу Гектор. — Возьми свои слова обратно.
Геланор рассмеялся.
— Хорошо. Наводящий ужас лучник, бог с серебряным луком, я не хотел тебя оскорбить.
Геланор прищурился, глядя на солнце, и добавил:
— Взгляни на нас, смертных. И укажи дорогу в твой храм.
— Зачем указывать дорогу туда? Храм Аполлона находится в Трое, — возразил Деифоб.
— Я слышал, неподалеку есть другой храм, храм Аполлона Сминфейского. Вот где я хотел бы побывать.
— Храм, в котором живут большие священные мыши? — уточнил Приам.
— Он самый. Мне кажется, в этом храме мы нашли бы ответы на важные вопросы.
В тот же день, убедившись, что греки не поджидают с юга, мы выехали в повозке через Дарданские ворота в сопровождении солдат. Какое наслаждение — оказаться за пределами городских стен, на природе! Когда Троя осталась позади, я оглянулась на сияющие стены, гордые башни, на дворец, который построили мы с Парисом, — самое высокое здание в Трое. Он возвышался над окрестностями, заявляя всем о нашем существовании, о нашей любви.
— Пусть Агамемнон видит! — прошептала я Парису на ухо. — Это сведет его с ума!
Про Менелая я не упоминала, этого имени мы оба избегали из-за чувства неловкости.
После тряской поездки по неровной дороге мы добрались до храма к середине дня, когда яркое солнце выбелило его каменные колонны. Храм окружала священная роща, в жарком неподвижном воздухе деревья не шелестели. Сначала нам показалось, что в храме никого нет: этот знойный час — не время для паломников. Но, поднявшись по высоким ступеням, мы увидели жреца в темном одеянии, который поджидал нас, сжав руки.
Заговорил Гектор, как предводитель троянцев.
— Мы приехали, чтобы почтить Аполлона, в честь которого построен этот храм. — Гектор слегка склонил голову.
— Я рад вашему приезду. До нас дошел слух, что армия греков высадилась под Троей.
С этими словами жрец шагнул в мою сторону и впился глазами мне в лицо.
— Всему причиной ты? Ты и есть та самая Елена?
Не дав Гектору ответить за меня, я сказала:
— Да, я и есть Елена. Со мной вместе в твой храм приехал мой друг из Спарты, а также мой муж с братьями и отцом.
— Вот как. — Жрец по-прежнему не сводил с меня глаз. — Может быть, ты прикроешь свое лицо, а то Аполлон…
Жрец замолчал, не договорив: нет необходимости перечислять, сколько мужчин и женщин, пробудив страсть Аполлона, затем пострадали от его безжалостного преследования. Дафне удалось спастись, превратившись в дерево, — если это можно назвать спасением. По крайней мере, у меня не было ни малейшего желания становиться деревом.
