— Ничего не стряслось, — ответил Парис. — Приходили Менелай с Одиссеем. Похоже, кто-то очень не хотел, чтобы ты увидела их. Или они тебя.
Менелай! Он был здесь, в Трое!
— Не может быть!
— Это правда. Менелай потребовал, чтобы ты пришла и сказала ему сама, лично, что находишься здесь по доброй воле. Он сказал, что, пока не услышит это заявление из твоих уст, он ни за что не поверит, что его верная и любящая жена не была похищена силой. Приам послал за тобой, но его слуга вернулся без тебя. Одиссей обвинил Приама в том, что он превращает послов в посмешище. И заявил, что, раз тебя не смеют привести, это само по себе доказывает, что тебя похитили и удерживают силой, как пленницу.
— Почему же ты ничего не сказал им?
— Меня не было там. Кто-то напоил меня вином, и я весь день проспал как убитый. Приам посылал за мной, но его люди не смогли разбудить меня. Я ничего не помню. Но они вернулись в зал и доложили, что я валяюсь пьяный.
— О боги мои, боги!
Наш враг был смел и хитер. Теперь Парис в глазах греков предстал беспутным пьяницей.
— Деифоб пришел в дикую ярость, что греки оскорбляют Приама, и набросился на них с мечом. Антимах крикнул, что самое лучшее — убить Менелая с Одиссеем и перекинуть их тела через городскую стену.
— Нет!
Мое сердце оборвалось, когда я представила себе эту картину.
— Остальные поддержали Деифоба. Кроме Антенора. Тот сказал, что может свидетельствовать: ты прибыла в Трою по своей воле, но все равно законы чести требуют, чтобы тебя мирно вернули Менелаю. Тогда совет набросился на Антенора. Он вместе с греками вынужден был укрыться в своем доме. Менелай с Одиссеем уехали рано утром, под сильной охраной.
Они никогда не простят этого унижения. И они подумали, что я тоже участвовала в нем, выразила им пренебрежение, отказалась явиться на переговоры. Либо они решили, что меня и правда содержат здесь как пленницу. И в том и в другом случае войны не миновать. Менелай… Менелай захочет лично отомстить мне и Парису.
— Менелай — спокойный, мягкий человек. Но ему нанесли личное оскорбление, — сказала я. — Он думает, что и я, и троянцы выразили ему презрение и хотим войны. А ведь это совсем не так!
Да, наш невидимый враг одержал блестящую победу. Не знаю, кто мне подсыпал снотворное в вино. А ты не видела, кто закрыл колодец?
— Нет, я была внизу, у воды. Я не видела не только лица, но даже рук.
— Да, нелегко нам будет найти его. Или ее.
Почему ты говоришь в единственном числе? У нас много врагов, — сказала я, и чудовищность этого простого утверждения была невыносима.
— В Трое совсем не много людей, которые ненавидят нас так, что согласны отомстить нам ценой жизни своих же сородичей, троянцев. Я уверяю тебя, скоро станет ясно, чьих рук это дело.
Конечно, нам нужно знать своего врага в лицо, но мне очень не хотелось смотреть в это лицо.
А может, Парис ошибается. Возможно, злоумышленников направляла не лютая ненависть к нам, а жажда войны.
XLII
— Геланор, — говорил Парис, — я доверяю твоим глазам и ушам. Ты знаешь об истории с колодцем. Что ты об этом думаешь?
Мы прогуливались по вестибюлю нашего нового дома. Столь нового, что в воздухе чувствовался запах свежей штукатурки. Эвадна была с нами. У меня появились две троянские служанки: Скарфа и Левка. В тот день я их отослала специально, чтобы они не могли подслушать наш разговор: настолько подозрительность и недоверие овладели мной.
Геланор смерил меня оценивающим взглядом.
— Я в Трое новичок. Я только начал прислушиваться и приглядываться.
Парис покачал головой.
— И все же подчас именно новичок свежим взглядом замечает то, чего не видит старожил.
— Ну что ж…
Я ожидала, что Геланор начнет перечислять троянцев одного за другим, разбирать вероятность того, что он преступник, вскрывать возможные мотивы. Вместо этого он сказал:
— Я думаю, в городе есть вражеские лазутчики. Не исключаю, что это троянцы, чем-то недовольные и перешедшие на сторону врага, но считаю это маловероятным.
— Лазутчики! — выдохнул Парис.
— Я полагаю, это греки, но они мастерски меняют облик, — продолжал Геланор. — Конечно, лучше подкупить троянца. Тогда не нужно придумывать, как человек оказался в городе, беспокоиться из-за выговора, из-за того, что он выдаст себя, совершив какую-то оплошность. Но такого человека трудно найти, если не имеешь возможности свободно передвигаться по городу и общаться с его жителями. Чужеземцы подолгу общаются с троянцами только во время ярмарки, а она давно закончилась.