У меня возник соблазн ответить хриплым голосом старого хрыча: «Не знаю, я и в Киплинге давненько не бывал», — но что-то подсказывало мне (опять это странное чувство!), что с ним шутить подобным образом не стоит.
— Читал, но очень давно, — сказал я.
— Киплинг. Исключительный писатель. Интересно, не так ли, что близорукий человек столь красочно описывает именно это чувство?
— Вероятно, компенсация, — предположил я.
— Ха! Да вы психиатр! И последователь Фрейда!
Черт бы его побрал. Через минуту он попросит меня вытащить карту и скажет мне телефонный номер моей тети.
Я сделал легкий кивок.
— Так я и думал, — сказал он. — По вашим туфлям я понял, что вы бывали в Вене. Подошвы герра Штокингера не спутать ни с какими другими.
Я повернулся и впервые рассмотрел этого человека с головы до ног. Тесный пиджак, потертые брюки, открытый воротник рубахи, красный шарф вокруг шеи, а на голове — кондукторская фуражка с номером 309 на медной бляхе.
Рабочий? Нет, староват для такого занятия, подумал я. Скорее кто-то, кто хотел бы выдать себя за работягу. Возможно, детектив страховой компании? При одной мысли об этом мое сердце похолодело.
— Должно быть, частенько сюда наведываетесь? — спросил я, принимая правила его игры. — Угадываете профессию незнакомцев… Развлекаетесь понемногу?
Его брови чуточку приподнялись.
— Развлечение? На поле жизненной битвы нет места развлечениям, мистер…
— Де Воорс, — сказал я, произнеся первое, что пришло в голову.
— А! Де Воорс. Следовательно, голландец.
Это был не столько вопрос, сколько утверждение — словно он проверял по пунктам какой-то невидимый список.
— Да, — сказал я. — По происхождению.
— Говорите по-голландски?
— Нет.
— Как я и думал. Лабиальные звуки у вас формируются иначе.
— Послушайте, мистер…
— Монтегю, — сказал он, обхватив мою руку в самом сердечном рукопожатии.
Но почему у меня возникло чувство, что он одновременно прощупывает пальцем мой пульс?
— Сэмюэл Монтегю. Рад познакомиться с вами. Искренне рад.
Он приложил два пальца к козырьку фуражки, словно отдавая мне честь.
— Вы не ответили на мой вопрос, мистер Монтегю, — сказал я. — Так часто вы сюда наведываетесь, чтобы понаблюдать?
— Парки нашей столицы просто подталкивают мысль, — сказал он. — К тому же обилие зелени помогает высвободиться уму.
— Свободная езда не всегда безопасна, — сказал я, — особенно для ума, привыкшего ездить по накатанной дорожке.
— Великолепно! — воскликнул он. — Метафора! Хотя голландцы не особенно склонны к метафорам.
— Послушайте, мистер Монтегю, — сказал я. — Не уверен, что мне нравится…
Но его ладонь уже сжимала мою руку.
— Без обид, дружище. Без обид. Во всяком случае, стало ясно, что ваш британский ежик оказался более колючим, чем ваша голландская куница.
— Что, черт дери, вы хотите этим сказать?! — Я вскочил на ноги.
— Ничего, абсолютно ничего. Попытался пошутить — увы, неудачно. Прошу прощения.
Он потянул меня за рукав и заставил снова опуститься на скамью.
— Видите того типа… Вон там… — сказал он негромко. — Не смотрите на него так открыто. Да, тот, что за оградой газона. Что вы о нем можете сказать?
— Он врач, — сказал я быстро, радуясь, что разговор пошел не обо мне. Расширившиеся глаза собеседника подсказали мне, что я угадал.
— Но откуда вы знаете? — требовательно спросил он.
— У него слегка сутулые плечи, выдающие человека, которому приходится проводить долгие часы у постели больного.
— И?..
— И кончики его пальцев в пятнах от нитрата серебра, которым он сводит бородавки.
Монтегю рассмеялся.
— Почему вы уверены, что он не обычный аптекарь-курильщик?
— До сих пор он ни разу не закурил, притом аптекари не носят черные саквояжи.
— Великолепно! — воскликнул Монтегю. — Добавьте к этому значок больницы Барта на его лацкане, печатку Королевского колледжа хирургов на цепочке от часов и, конечно, стетоскоп в кармане пиджака.
Я заметил, что улыбаюсь ему во все тридцать два зуба — как Чеширский кот.
Похоже, включаюсь в игру.
— А смотритель парка?
Я обвел взглядом старика, который острым наконечником палки накалывал бумажки и со снайперской точностью стряхивал их в мусорный бак на колесиках.
