Воздержимся пока от комментариев и перейдем к третьей нашей истории. История третья. Этот отрывок я взял из «Педагогиче кой поэмы» А. С. Макаренко.
Недели через две я позвал Семена и сказал просто
- Вот доверенность. Получишь в финотделе пятьсот рублей.
Семен открыл рот и глаза, побледнел и посерел, н ловко сказал:
- Пятьсот рублей? И что?
- И больше ничего, - ответил я, заглядывая в ящик стола, - привезешь их мне.
- Ехать верхом?
- Верхом, конечно. Вот револьвер на всякий случай. Я передал Семену тот самый револьвер, который, осенью вытащил из-за пояса Митягина, с теми же тремя патронами. Карабанов машинально взял револьвер в руки, дико посмотрел на него, быстрым движением сунул карман и, ничего больше не сказав, вышел из комнаты. Через десять минут я услышал треск подков по мостовой мимо моего окна карьером пролетел всадник.
Перед вечером Семен вошел в кабинет, подпоясанный, в коротком полушубке кузнеца, стройный и тонкий, сумрачный. Он молча выложил на стол пачку кредиток, револьвер.
Я взял пачку в руки и спросил самым безразличны и невыразительным голосом, на какой только был способен:
- Ты считал?
- Считал.
Я небрежно бросил пачку в ящик.
- Спасибо, что потрудился. Иди обедать.
Карабинов для чего-то передвинул слева направо на полушубке, метнулся по комнате, но сказал тихо:
- Добре. И вышел.
Прошло две недели. Семен, встречаясь со мной, здоровался несколько угрюмо, как будто меня стеснялся. Так же угрюмо он выслушал мое новое приказание.
- Поезжай, получи две тысячи рублей.
Он долго и негодующе смотрел на меня, засовывая в карман браунинг, потом сказал, подчеркивая каждое слово:
- Две тысячи? А если я не привезу денег?
Я сорвался с места и заорал на него:
- Пожалуйста, без идиотских разговоров! Тебе дают поручение, ступай и сделай. Нечего «психологию» разыгрывать!
Карабинов дернул плечом и прошептал неопределенно:
- Ну, что ж.
Привезя деньги, он пристал ко мне:
- Посчитайте.
- Зачем?
- Посчитайте, я вас прошу!
- Да ведь ты считал?
- Посчитайте, я вам кажу!
- Отстань!
Он схватил себя за горло, как будто его что-то душило, потом рванул воротник и зашатался.
- Вы надо мною издеваетесь! Не может быть, чтобы вы мне так доверяли. Не может быть! Чуете? Не может быть! Вы нарочно рискуете, я знаю, нарочно...
Он задохнулся и сел на стул.
- Мне приходится дорого платить за твою услугу.
- Чем платить? - рванулся Семен.
- А вот наблюдать твою истерику.
Семен схватился за подоконник и прорычал:
- Антон Семенович!
- Ну, чего ты? - уже немного испугался я.
- Если бы вы знали! Если бы вы только знали! Я ото дорогою скакав и думаю: хоть бы бог был на свете. Хоть бы бог послал кого-нибудь, чтоб ото лесом кто-нибудь набросился на меня... Пусть бы десяток, чи там сколько... я не знаю. Я стрелял бы, зубами кусав бы, рвал, как собака, аж пока убили бы... И, знаете, чуть не плачу. И знаю ж: вы тут сидите и думаете: чи привезет, чи не привезет? Вы ж рисковали, правда?
- Ты чудак, Семен! С деньгами всегда риск. В колонию доставить пачку денег без риска нельзя. Но я думал так: если ты будешь возить деньги, то риска меньше. Ты молодой, сильный, прекрасно ездишь верхом, ты от всяких бандитов удерешь, а меня они легко поймают.
Семен радостно прищурил один глаз:
- Ой, и хитрый же вы, Антон Семенович!
- Да чего мне хитрить? Теперь ты знаешь, как получать деньги, и дальше будешь получать. Никакой хитрости. Я ничего не боюсь. Я знаю: ты человек такой же честный, как и я. Я это и раньше знал, разве ты этого не видел?
- Нет, я думал, что вы этого не знали, - сказал Семен, вышел из кабинета и заорал на всю колонию:
Вылиталы орлы
З-за крутой горы,
Вылиталы, гуркоталы,
Роскоши шукалы.
Вот такие три совершенно разные истории, в разное время, с разными людьми, с разными результатами. И одн№ако все три являются следствием применения на практике одного и того же Педагогического закона. Действительно, для Кристафовича и остальных начальников Пажеского корпуса Женя Баратынский был «шалун», и он им действительно стал. Бебита обращалась с шофером так, как будто он прекрасный человек, и он им действительно становился. Макаренко обращался с Семеном Карабановым, недавним грабителем на большой дороге, так, как будто он уже честный человек, и тот действительно им стал.
