Раздались звуки шагов по выложенному плиткой полу. Над ней нависла тень, она подняла глаза и увидела лицо лорда Дануильяма. Никогда ещё он не выглядел таким красивым; прекрасный проблеск сострадания смягчал его мрачный взгляд, что делало его одновременно любовником и отцом, исполнителем желаний, который мог любить и наказывать, отдавать приказы и отменять их. Он нагнулся и поднял её, затем прижал её к себе, что-то нежно бормоча.
— Ей не следовало быть такой жестокой. Всё в порядке, не плачь. Она не хотела обидеть тебя, но так много времени прошло. Подумай — целых долгих десять лет. Она была моложе, чем ты, когда это случилось, и она была такой милой, нежной и мягкой, и такой очень, очень красивой.
— Пожалуйста, мой господин, позвольте мне уйти.
Когда Харриет смотрела в это красивое, доброе лицо, она почувствовала уверенность, что её просьба будет выполнена, но лорд покачал головой, когда откидывал назад со лба её спутавшиеся волосы.
— Я не могу сделать этого, дитя. Ты должна это ясно понимать. Я люблю её. Любовь требует многого. Честь, жалость, общие приличия дают возможность человек ходить под солнцем в полный рост. Всем этим должно пожертвовать, когда тот, кем мы дорожим, взывает о помощи. Ты меня понимаешь?
— Я так напугана, — сказала Харриет, когда он повёл её через зал к главной лестнице. — Пожалуйста, — я так напугана.
Рука лорда Дануильяма лежала у неё на талии, а её левую руку он держал в своей. Глубокий голос продолжал говорить, тщательно подбирая слова, в которых не было никакого смысла.
— Можно научиться жить без страха, и со временем это станет столь же естественным, как воздух, которым мы дышим. Смирение и покорность — вот те два слова, которые ты должна выучить, а затем, когда ты будешь нести своё бремя через самую мрачную долину, перед тобой всегда будет проблеск света.
Они прошли наверх два лестничных пролёта, затем стали подниматься на третий, и тут Харриет начала сопротивляться, но железная хватка вокруг её талии лишь усилилась, а глубокий голос мягко возразил ей:
— Не сопротивляйся, моя маленькая птичка. Ты только поломаешь свои крылья о прутья клетки, а тебе нельзя растрачивать силы. Смотри-ка, уже недолго идти, а моя любимая ожидает тебя.
Они поднялись на самую верхнюю лестничную площадку, и там, как рот прожорливого зверя, была распахнута дверь. Он привёл безмолвную теперь девушку в комнату, и после того как усадил её на стул с прямой спинкой, он ушёл и запер за собой дверь. Комната была чуть меньше просторного чердака, который располагался почти над всеми комнатами, находящимися ниже. Сверху была паутина, свешивающаяся со стропил, поддерживавших крышу. Мансардные окна располагались вдоль стены на противоположной стороне. Стеклянные чаны, наваленная куча проволоки и стеклянных трубок захламляли пол, и там были следы давнего пожара, поскольку некоторые стропила и доски на полу были обуглены. Единственной мебелью, которую могла видеть Харриет, был большой стол и несколько деревянных стульев.
Леди Дануильям медленно вышла вперёд; её пылающий взгляд был сосредоточен на бледном лице девушки. На ней был просторный халат с цветочным рисунком; её волосы были собраны в высокий пучок на голове.
— Никаких задержек ! — она выплёвывала слова. — Давай покончим с этим.
— Нет! — голос её мужа был подобен свисту кнута. — Нет. Её нужно подготовить.
— А меня? — женщина пристально глядела на него, ударяя себя сжатыми кулаками по бёдрам. — Когда твой отец поймал меня, была я подготовлена? Он поставил меня под это стропило... — она указала на обугленный брус, — сорвал одежду с моей спины и.
— Остановись! — прогремел лорд Дануильям. — Она юная и неискушённая.
— А кем я была? — закричала леди Дануильям в ответ. — Самой зрелой женщиной на свете? Мне было шестнадцать лет, я была свежей, прямо со школьной скамьи, и счастлива была внезапно получить доброго отца и красивого мужа. Отца! — она залилась таким безумным смехом, от которого Харриет стала всхлипывать. — Дьявола во плоти. Монстра.
— Он лишь искал знания, — пробормотал лорд Дануильям. — Он пошёл по тёмной тропе и выяснил, что ей нет конца.
