- Праздник какой-то? – удивленно спросила ее Ева.
- Еще какой! – ответила женщина, - У нас тут сегодня День красоты. Волонтеры приехали. Привезли вот с собой художника, парикмахера, баяниста и девочку, которая поет. Ну, не Пугачева, конечно, - улыбнулась санитарка, - но тоже молодец!
Звонким и еще по-детски тоненьким голоском, девочка лет двенадцати в столовой как раз затянула «Очи черные!»
- Да ты проходи, садись, если, хочешь, - предложила ей санитарка, - Я-то тут по делу стою. Сейчас вот Декабриста достригут, я следующую красавицу им поведу на марафет.
- Декабриста? – удивилась Ева.
- Ага, - улыбнулась добродушная санитарка. Фамилия у нее такая, чудная. Галина Петровна Декабрист, насельница наша.
И подтверждая ее слова из процедурной с еще мокрыми волосами, свежей стрижкой и гордо поднятой головой бодро вышла пожилая женщина. Назвать ее старушкой язык не поворачивался. На ней к тому же был не халат, а нарядное платье с брошью на груди. Довольная она проследовала мимо них в зал, а санитарка уже махала следующей претендентке на стул парикмахера. Ева снова осторожно заглянула в зал. Насчитала семь старушек и одного деда. И все, кроме одной, коротко стриженные и с мокрыми волосами и воздушными шарами в руках. Девчонка запела "На недельку до второго" и постоялицы снова стали подпевать. Настроение у Евы было не праздничное, поэтому к общему веселью она присоединяться не стала. Она повернулась лицом к коридору и ей стало не по себе. Несколько дней назад в этом коридоре в нее стреляли и неприятные воспоминания сами собой возникли в памяти. Как магнитом тянула к себе дверь, из которой она тогда вышла здоровая и счастливая, ничего не подозревая. Дверь в комнату Дэна. И чем ближе она подходила, тем острее были воспоминания. Даже тени на полу, казалось, лежали так же. Она подумала, что тогда вот также было что-то около четырех часов.
Возле одной из комнат потянуло сигаретным дымом. Ева вспомнила, что Евдокия Николаевна, к которой они как раз и шли тогда, курит. И повинуясь этой магии момента, который она сейчас словно переживала заново, Ева открыла дверь в комнату старушки, даже не постучавшись.
У Евы сложилось впечатление, что хозяйка комнаты ее ждала. Она молча кивнула ей на стул и выпустила в потолок струйку дыма. Окно было приоткрыто, но со своей функцией явно не справлялось. В комнате было и душно и дымно одновременно.
Ева помнила эту строгую пожилую женщину. Сейчас с аккуратно уложенными седыми волосами она казалась ей намного моложе. Кажется, Дэн говорил, что ей больше ста лет. Ева с большой натяжкой дала бы семьдесят. Ее несчастной теть Зине было всего 72, но она была худенькой сморщенной старушкой. А Евдокия Николаевна была худа, но величественна, и как-то благородно состарена как красивая вещь из дорогого металла, со временем лишь слегка покрывшись морщинками и мелкими темными крапинками, словно патиной. Взгляд её был холоден и был в нем если не лед, то какой-то мелкий снег, колючий и неприятный. Но Еве не было страшно, даже неуютно не было. Она вспомнила, что ей всегда нравился запах табачного дыма, хотя сама она никогда не курила Она еще раз глубоко вдохнула и подумала, что это и есть, наверно, пассивное курение. Ей стало еще лучше, и она этому улыбнулась.
- Хорошая у тебя улыбка, - негромко сказала Евдокия Николаевна и тоже улыбнулась.
- У Вас тоже хорошая, - ответила ей Ева.
- На концерт пришла посмотреть?
- Нет, я про него даже не знала. Просто. Гуляла.
- Да, тут у нас настоящий променаде. Гуляй не хочу.
И она произнесла этот "променаде" как-то совсем по-французски с грассирующей «эР», прононсом и едва слышной в конце слова "Е". Да, старушка была как шкатулка с секретом. Совсем не проста и совсем не та, что кажется.
- А правда, что Вам больше ста лет? - спросила Ева.
- Да. Через несколько дней мне будет ровно сто двадцать. И я, наконец, умру, - и глаза ее заблестели, но не от слез.
- Вас словно радует собственная смерть, - заметила Ева.
- Меня и радует, - снова улыбнулась Евдокия Николаевна и выпустила еще одну струйку дыма вверх. Сейчас с этой загадочной улыбкой, коротко подстриженной челкой и изящно зажатой между пальцами сигаретой, она напомнила Еве Анну Ахматову. Молодую Ахматову. И впечатление удачно дополняла накинутая на плечи шаль.
