У лекаря Фомна тоже имелось пятнадцать лет практики неслышного подкрадывания. Вечно он появлялся вот так же внезапно, в своем дорогом, но обтрепанном по полам лекарском плаще и вставал рядом, неизменно сутулясь.
— Купил, — сухо подтвердил Брюс, почувствовав, как слегка дрогнули в его руке пальцы Айки. И тем не менее она отняла ладонь лишь когда услышало непререкаемое:
— Дочь, иди в дом… Дай!
Девушка не стала спорить. Выронила ожерелье в отцовскую ладонь и прошла мимо, обернувшись лишь перед тем, как завернуть за угол. Подмигнула лукаво.
— Хм-м… — протянул Фомн, рассматривая добычу. Поблескивающие металлические звенья перетекли по его запястью, словно живые. — Действительно не побрякушка.
Еще бы! Именно для того и ездить пришлось в Мокромхи, потому что в Стогорах настоящие драгоценности на продажу не сыщешь. Тут и лавки ювелирной не водилось.
— И действительно не украдено. — Фомн поскреб ногтем клеймо на застежке, горевшее даже во тьме замысловатым серебристым вензелем.
На краденом клеймо почернело бы.
— Я купил его.
— Оно стоит больших денег.
— Ну раз мне отдали это ожерелье, значит, я принес достаточно.
— Мне бы надо спросить, где ты их раздобыл, — медленно проговорил Фомн. — Маловероятно, что скопил на своих тварях. Но еще меньше я верю в то, что ты способен ограбить кого-то на большой дороге…
Из уст лекаря это замечание прозвучало двусмысленно. Особенно учитывая давнее знакомство. Либо он верил в Брюсову добродетель, либо точно знал, что тощий парень вроде него не способен доволочь разбойничий тесак до чьего-нибудь черепа.
Фомн все еще рассматривал ожерелье, покачиваясь на каблуках. Потом вздохнул:
— Тебе известно, Брюс, мое мнение по поводу твоих с отношений с моей дочерью…
— Известно. — Брюс едва усмирил в себе заразительное желание тоже закачаться на каблуках.
— Я ничего не имею против тебя самого, хотя, конечно, твоя репутация… Ну, обойдемся без дискриминации.
— Спасибо. — Брюс вздернул подбородок.
Фомн не заметил. Он был всегда настолько прямолинеен, что не видел разницу между прямотой и оскорблением.
— Я равнодушен к магии… Пожалуй, я бы рассмотрел в качестве зятя и проклинаемого земного мага, потому что те, по слухам, растили золотые жилы прямо в скалах… Ты можешь растить золото? — Фомн посмотрел на собеседника в упор.
— Нет, — угрюмо сознался Брюс. — Сейчас, наверное, этого не может никто.
— Зато некоторые безо всякой магии способны делать золото буквально из воздуха. В переносном смысле… Ты меня понимаешь?
Брюс неопределенно пожал плечами. Вряд ли Фомн имел ввиду фокусников или мошенников.
— Я не считаю, что ты можешь претендовать на руку моей дочери. И главное препятствие то, что она не сможет жить с тобой в развалюхе на окраине. Я не желаю подобной участи для своей единственной девочки.
— Я знаю. — Брюс не пытался возражать ни по поводу развалюхи, ни по поводу его уверенности в их унылом будущем.
Об этом они говорили уже не раз.
— То есть я не считал это возможным… — Внезапно Фомн свернул с привычной линии разговора. — Ты удивил меня.
Брюс озадаченно моргнул.
— Я возьму это. — Лекарь наконец сомкнул ожерелье в кулак. — Авансом. Если ты способен подарить такое моей дочери, значит, я не все о тебе знаю. И возможно, ты в состоянии обеспечить Аянне что-то, кроме участи жены скотника…
— Я не скотник, — огрызнулся Брюс.
— Не стану спорить, хотя как можно назвать человека, разводящего на продажу животных?..
— Селекционер.
— Хм-м… Я рад, что ты ознакомился с книгами из моей библиотеки и обогатил свой словарный запас… Впрочем, неважно. Ты хороший парень, и я бы доверил тебе свою дочь. Но этого недостаточно, чтобы стать ее мужем. Однако ты как-то сумел раздобыть для нее сокровище… А посему… — Фомн потер подбородок, качнувшись с пяток на носки. Полы плаща колыхались, как крылья нетопыря. — Даю тебе год. Если ты вернешься с суммой, превышающей стоимость этого ожерелья в тысячу раз, я отдам дочь за тебя. И берегись, если я снова поймаю тебя здесь с пустыми карманами. На этот раз все серьезно. Она — моя любимая дочь, пойми это, Брюс.
Брюс во все глаза уставился на него.
