Виноторговец был в центре всеобщего внимания, и, следует сказать, проявлял себя достойным его, любезно отвечая на все обращенные к нему вопросы.
— Итак, гражданин, — спросил дородный господин, к которому прижималась, покрытая бледностью и дрожа от ужаса, рослая женщина, сухопарая и настолько тощая, что, казалось, был слышен стук ее костей, — вы говорите, что ограбление произошло на той самой дороге, по которой мы только что ехали?
— Да, гражданин. Вы ведь заметили между Ламбеском и Пон-Роялем то место, где дорога идет в гору, сужаясь меж двух холмов, и где вокруг множество скал?
— Да, да, друг мой, — промолвила женщина, стискивая руку мужа, — я заметила его и, помнишь, даже сказала: «Какое зловещее место; мне кажется, его лучше проезжать днем, а не ночью».
— Ах, сударыня, — сказал молодой человек, грассировавший даже сильнее, чем было модно в то время, и, судя по всему, руководивший беседой за обеденным столом, — вам следует знать, что для господ Соратников Иегу не существует ни дня, ни ночи!
— В самом деле, — подхватил виноторговец, — нас остановили среди бела дня, в десять часов утра.
— И сколько их было? — осведомился толстяк.
— Четверо, гражданин.
— Они сидели в засаде у дороги?
— Нет, они прискакали верхом, вооруженные до зубов и в масках.
— Такой уж у них обычай, — заметил картавящий молодой человек. — А потом, не правда ли, они сказали: «Не вздумайте защищаться, вам не причинят никакого вреда; нам нужны только казенные деньги»?
— Слово в слово так, гражданин.
— Затем, — продолжал тот, кто казался столь хорошо осведомленным, — двое спрыгнули с седла, бросили поводья своим товарищам и принудили кондуктора отдать им деньги.
— Гражданин, — изумленно воскликнул толстяк, — поистине, вы рассказываете об этом так, как будто видели все собственными глазами!
— Возможно, этот господин и в самом деле был там, — промолвил Ролан.
Молодой человек живо повернулся к офицеру.
— Не знаю, гражданин, — сказал он, — намеревались ли вы нагрубить мне, мы поговорим об этом после обеда, но, в любом случае, не скрою, мои политические убеждения таковы, что, если только вы не имели намерения оскорбить меня, я не считаю ваше подозрение обидным. Однако вчера в десять часов утра, в то самое время, когда в четырех льё отсюда остановили дилижанс, я преспокойно завтракал на этом самом месте, сидя между вот этими двумя гражданами, которые в данную минуту оказывают мне честь, сидя по правую и левую руку от меня, и могут подтвердить сказанное.
— Ну и, — продолжал Ролан, обращаясь на этот раз к виноторговцу, — сколько же вас было в дилижансе?
— Нас было семеро мужчин и три женщины.
— Семеро мужчин, не считая кондуктора? — переспросил Ролан.
— Ну, разумеется, — ответил житель Бордо.
— И вы, будучи ввосьмером, позволили четырем бандитам ограбить вас! Поздравляю вас, сударь.
— Мы знали, с кем имеем дело, — ответил виноторговец, — и остереглись защищаться.
— Как! — воскликнул Ролан. — Ведь вы имели дело с разбойниками, бандитами, грабителями с большой дороги!
— Вовсе нет: они назвали себя.
— Назвали себя?
— Они сказали: «Мы не разбойники, мы Соратники Иегу. Господа, защищаться бесполезно; сударыни, не пугайтесь!»
— В самом деле, — сказал молодой человек, руководивший беседой за столом, — у них принято предупреждать во избежание недоразумения.
— Вот как! — сказал Ролан, в то время как Бонапарт хранил молчание. — А кто этот гражданин Иегу, у которого такие вежливые соратники? Он их главарь?
— Сударь, — обратился к нему человек, который своей одеждой несколько напоминал священника, живущего среди мирян, и, скорее всего, тоже был местным жителем и завсегдатаем этого обеденного зала, — если бы вы в большей степени, чем представляется, увлекались чтением Священного писания, вам было бы известно, что этот гражданин Иегу умер примерно две тысячи шестьсот лет назад и, следовательно, не может в нынешнее время останавливать дилижансы на большой дороге.
— Господин аббат, — ответил Ролан, — поскольку, несмотря на язвительный тон, принятый вами, вы производите на меня впечатление человека весьма образованного, позвольте бедному невежде узнать у вас подробности об этом Иегу, который умер две тысячи шестьсот лет назад и, тем не менее, в наши дни имеет честь располагать соратниками, носящими его имя.
