Круэт спустился с платформы переброса по крутому пандусу; платформу образовывал цилиндр высотой в четыре метра и диаметром в восемь, заполненный синтетическим, хорошо утоптанным песком особого, красно-коричневого цвета, очень хорошо известным всем Разведчикам, агентам и солдатам Корпуса.
Майор заметил Мисиньского, единственное здесь гражданское лицо, который беседовал с каким-то янтшаром (человек с земли Картера, все еще в боевом облачении, стоял тылом к Катапульте, Мисиньский опирался о камень) и подошел к ним.
— Мисиньский…
— О, это вы, господин майор, — попал в тон Мисиньский.
Картериец обернулся. Зеркальное забрало было поднято, плитки систем наведения раздвинуты. Круэт узнал в нем сержанта Мерфи, командира приданных для этой операции наемников.
— В чем дело? — спросил он; затем отметил маневр Мисиньского и рявкнул: — Мисиньский, мне нужно с тобой поговорить относительно этого твоего разведовательного гения.
— Двое моих людей ранены, — буркнул Мерфи. — Левая рука, перелом кости; левая нога, вывихнута лодыжка.
— И что с того?
— Бабки они хотят немедленно.
— В контракте указан срок выплаты компенсаций… О'кей, выплатят вам эти деньги.
Мерфи кивнул, неожиданно выражение его лица изменилось.
— Господин майор, знаете этот анекдот… — начал он, перебросив стэйрлсон за спину, где черные щупальца охватили его и тут же втянули в расплющенный на комбинезоне футляр.
— Не сейчас. — Круэт повернулся к удиравшему Мисиньскому. — Мисиньский! А ну вернись!
Тот вернулся.
— Кто-то хочет вас слышать, — сообщил он, подавая майору телефон. Круэт подозрительно зыркнул на гражданского, но телефон принял.
— Майор Круэт.
— Ну, наконец-то.
— Майер?
— А кто еще? Что там за придурок утверждал, будто тебя нет?
— Потому что меня и не было. Но то, что придурок — святая правда.
— Данлонг тебя хочет.
— Что значит: хочет? Влюбился?
— Не задирайся. У него для тебя какая-то работа.
— А чем я, по его мнению, занимаюсь? Как только научусь размножаться делением, так сразу же сообщу, и вот тогда смогу делать семь дел за раз. Пока же что — я человек.
Только этот потрясающе долгий ответ на Майера, как показалось Круэту, никакого впечатления не произвел.
— Тебя снимают. Операцию берет на себя Мисиньский; военная часть уже практически и закончилась. Сегодня вечером ты должен появиться в сто шестнадцатом.
— С каких это?
Майер разумно отключился.
Круэт прикрыл глаза и выматерился.
Когда он снова открыл их, то был почти спокоен.
— Мисиньский!
По Пятой Аллее шествовала демонстрация связистов. Они протестовали против использования на Земле Сталина рабочих с Земли О'Лиета; эта неправдоподобно дешевая рабочая сила лишала работы сотни тысяч неквалифицированных Сталинистов, а их семьи — единственного источника содержания. Целинский зашел в салон ААА, чтобы переждать демонстрацию здесь. Гигафоны предводителей оглушительно ревели, в этом грохоте расплывался даже шум ходящих по кругу беспилотных полицейских вертолетов, узких машин с уродливыми силуэтами богомолов, снабженных автопилотами с искусственным интеллектом. Зато на земле манифестацию сопровождал отряд конной полиции. Целинский глядел на все это с безразличием. Собрание у Данлонга должно было начаться через час. Высадившись в Ла Гвардия из чартерного мексиканского парагго, он, точно так же, как и Прадуига, направился прямо к себе домой; оба, по причине работы именно в этом, а не каком-то другом учреждении, имели служебные квартиры в предместьях Нью-Йорка. Но дочка Целинского еще не вернулась, так что у Януша еще имелось немного свободного времени; такси он отпустил и пошел пешком — таксист, иммигрант с Земли Муссли, сочно выругал его на странно звучащем английском, той непереваримой мусслийской его мутации, которая в ушах Сталинистов звучала будто вдвойне дегенерировавший гангстерский сленг. Ну почему это нью-йоркские извозчики обязательно должны быть иностранцами с дефектом дикции?
В салоне ААА он встретил колдуна с Земли Земель, с которым во время неудачного разведовательного рейда в тот вторично средневековом мире сидел в одной камере, ожидая суда перед папским трибуналом, и которого лавно уже считал покойником. Только Целинского не столько удивил факт того, что Водремо жив, сколько место его пребывания: ведь Земля Земель, явная колония Земли Сталина, Пятым Департаментом все еще охвачена была плотнейшим карантином.
