О барской любви Александр Привалов
section class="tags"
Теги
Разное
/section
Верно говорит в завязке «Горя от ума» не по летам умудрённая горничная Лиза: «Минуй нас пуще всех печалей / И барский гнев, и барская любовь». Литературу в школе постигли оба несчастья. Сначала был барский гнев: начальники нашего образования русскую словесность не любили (иные из них даже говорили об этом вслух) и не видели от неё прока, а потому всячески заметали её под плинтус. Русской литературе уменьшили число часов; её вычеркнули из перечня обязательных экзаменов — словом, постарались, чтобы дети обращали на неё как можно меньше внимания. Теперь грянула барская любовь: главный начальник велел школьную литературу полюбить, что немедля и начало исполняться. А поскольку главный начальник не разъяснил в подробностях, как именно следует её любить, любят как умеют: стандартизация и отчётность. Сейчас к принятию катятся две инициативы: законопроект нескольких депутатов об узаконении единой линейки учебников по литературе — и Концепция школьного филологического образования, подготовленная Ассоциацией учителей литературы и русского языка (АССУЛ). Насколько комплекс идей, эти инициативы объединяющих, удастся реализовать, настолько литература в школе и будет закатана уже не под плинтус, а под асфальт. На пятьдесят процентов — значит, на пятьдесят; на семьдесят — на семьдесят. На сто, думаю, не получится.
figure class="banner-right"
//var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); var rnd = 0; if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }
figcaption class="cutline"
Реклама
/figcaption
/figure
Сам по себе единый учебник по литературе был бы не смертелен, поскольку учебник в этой дисциплине и вообще деталь маловажная — у хороших учителей ребята его и открывают не часто. Но речь-то идёт о единообразии куда более глубоком — о едином
этико-патриотическом
подходе к преподаванию литературы. Очевидно, об этико-патриотическом подходе говорят большей частью люди, которые ни в школе не преподают, ни самих себя детьми не помнят. Только они способны всерьёз верить, что прямая проповедь школьникам — семейных ценностей ли, патриотизма ли — выращивает в них именно проповедуемое, а заодно и любовь к тем великим книгам, на которые проповедник ссылается. На самом же деле выращиваться будут скука и презрительное равнодушие — как к книгам, так и к предметам проповеди. Ну и лицемерие — оценки-то положительные детишкам получать хочется.
И потом — как может быть единый подход к великим текстам? Взять то же «Горе от ума». Протагониста великой комедии можно трактовать как ангелоподобного предвестника декабризма (в советской школе так и делали), а можно — как небездарного, но поглощённого одним собой говоруна (а то и предвестника оранжевых революций!), за один день наделавшего столько бед самому себе и своей возлюбленной, сколько государственнику Фамусову за год не наворотить. Кто скажет, как правильнее, — и кто объяснит, почему одно другого «этико-патриотичнее»? Важнее же всего, что ни та, ни другая, ни какая-либо ещё трактовка не займут ученика и на минуту, если учитель не сумеет пробудить в нём восторга перед этим шедевром, перед стихами, половина которых вошла-таки в пословицы. И вообще, большая литература и вправду может и улучшать нравы, и пробуждать любовь к отечеству, но лишь в тех, кого потрясла и влюбила в себя. А восторг, изумление, любовь — для их пробуждения не проповеди нужны, а неспешное внимательное чтение. Однако специалистов, что сегодня говорят о таком подходе, укоряют в потакании собственным амбициям в ущерб государственной задаче нравственно-патриотического воспитания. Смысла в этих укорах не больше, чем в словах Фомы Фомича, будто в бакенбардах полковника Ростанева «мало любви к отечеству»; но как полковник тогда покорно сбрил бакенбарды, так и ныне этико-патриотический подход возобладает — по всему фронту. Адептам же вдумчивого чтения затруднят даже арьергардные бои.
