– А, это ты! – удивление исчезло. Разумеется, Ребекка его предупредила.
– Ты еще помнишь меня? – спрашивает Линда, улыбаясь.
– Что тебе нужно? Все бумаги оформлены. Ты ни на что не имеешь права, – голос звучит уверенно и нагло. – Зачем ты вообще тут объявилась?
– Спросить, что ты такого натворил тогда, три года назад? Почему мне пришлось продавать себя? – Линда говорит спокойно, продолжая сидеть на краешке стула, держа на коленях сумку.
– Да ничего я не натворил, – Пол смеется. – Ты, глупышка, меня так любила, что готова была на все. Сначала-то я не знал о том, что деньгами родителей ты сможешь пользоваться только с тридцати лет. Думал заполучить их пораньше. А той суммы, которую ты могла тратить в год… это… ведь кот наплакал. Говорил тебе, что играю в казино, тянул из тебя деньги как мог. Лишними не были. Потом мы с Ребеккой случайно узнали о Центре и подумали, что просто так с тобой разводиться неинтересно. Ну, отсудил бы я у тебя часть дома при самом оптимистичном раскладе.
– И что ты придумал?
– Сказал, что на меня наезжают за игорные долги, да еще грозят посадить в тюрьму. Ты поверила без проблем. – Пол хмыкнул. – Говорю ж, любила меня до смерти, – он смотрит на нее пристально. – Люди – звери, Линда. Или ты этого так и не поняла до сих пор? Выживает сильнейший. Хитрейший. Самый вероломный. Почему бы таковым быть не мне? – он опять смеется. – Не тебе же, с другой стороны. За что и люблю Ребекку. Она – еще более страшный зверь, чем я. Борьба за жизнь придает остроты ощущениям.
– Почему мой дом теперь оформлен на тебя? – Линда старается вернуть разговор в интересующее ее русло. Философия Пола подождет.
– Все организует Центр – после того, как ты туда уехала, они помогли оформить развод и бумаги на дом. Вычли, правда, за услуги из общей суммы. Они заинтересованы в том, чтобы у вас ничего на воле не оставалось. Чтоб вам некуда было бежать. К сожалению, только с тем счетом ничего поделать не удалось. Не знаю уж, сколько тебе там денег родители оставили, но сколько бы ни было – все твои. А жаль. Добивать так добивать, – Пол перестает улыбаться. – Ты все выяснила, что хотела? Если да, то вали отсюда.
Линда медленно поднимается, не глядя на Пола.
– Кстати, надо в Центр написать, что ты здесь. Наверное, сбежала? Вернуть бы тебя обратно. Заодно напишу, что плохо они мозг очищают. Обещали тебя в «овощ» превратить, и на тебе! – он снова загоготал. – Люди – звери, детка! Помни об этом, дурочка!
Линда хочет обрушить на его спину стул, размазать по морде пирожные, свалить на пол и пинать, пинать по всему, что будет попадаться под ногу. Она часто дышит, считает по-французски (так сложнее и требует больше концентрации) и продолжает идти к выходу. В сумочке у нее лежит крохотная камера Марка, которую он забыл в номере, когда уезжал из Лондона. Она, как обычно, все записала. И разговор с Ребеккой, и разговор с Полом. «Может, с этим ничего и не надо делать, – думает Линда, – надо бы посоветоваться с Марком». Она понимает, что соскучилась по нему, что любит его и что ненавистное прошлое стоило на самом деле, к черту, забыть. Она вспоминает уютное шале на берегу озера. На глаза наворачиваются слезы.
В отеле Линда включает камеру. На первых кадрах – рыжеволосая девушка заходит в ресторан…
Марк почему-то твердо уверен, что искать ее надо там, где они впервые встретились. Он понимает, что это глупо, но ничего не может поделать с порывом идти именно туда. Он медленно бредет по городу, подходя ближе и ближе к знакомому месту. Марк заходит на веранду ресторана и садится за тот самый столик.
Марк пьет кофе и ждет. Пошел второй час. Конечно, он слегка разочарован. Думал, она объявится. Но он знает, что должен здесь сидеть, и не трогается с места…
Она возникает будто из воздуха: высокая, стройная, в коротком ярко-желтом летнем платье на тонких бретелях. Но главное в девушке – ее волосы: рыжие, вьющиеся, они как сполохи яркого пламени пляшут в бешеном ритме. Они то взлетают над головой, то падают вниз, струясь водопадом по обнаженной спине.
Она садится напротив и заказывает воду со льдом.
